Глад и мор

Варька ожидала, что ее вырвет — но нет, тело не собиралось возвращать свою добычу. Тепло и легкость разливались по телу. Варька никогда бы не подумала, что от одного глотка может так полегчать…

— Вот что, братья… — продолжал Бессон. — Надо уходить нам отсюда. Чем быстрее и чем дальше — тем лучше. Монастырь нам не простят, поймают и колесуют. А то и придумают чего повеселей, так что четвертование покажется смертью сладкой…

— А что делать? Куда идти?

— На Москву! — постановил Бессон. — Там, говорят, царь Бориско открыл свои амбары.

Чтоб не искушать себя, Варька опустила чашку долу.

И совершенно зря.

— Эй, да я тебя знаю! — воскликнул Кривозубый. — Это монашка здешняя, недорезанная! Вали ее, хлопцы!

Но Варька оказалась быстрей. Миску с горячим бульоном выплеснула в лицо потянувшемуся было к ней бандиту. Вскочила на ноги, кто-то попытался ее схватить, но поймал только воздух, сшиб шапку с головы Варьки.

Послушница рванула со всех ног по коридору. За ней тяжело загрохотали башмаки нищих и казацкие сапоги.

Скатилась по лестнице. У крыльца стояли казачьи лошадки — расседлать их после штурма забыли. Варька запрыгнула в седло, ударила лошадь коленями по бокам. Еще четверть минуты — и пролетела через открытые монастырские ворота.

— Догнать девку! — орал Бессон. — Придушить дуру! Лешка, Васька по коням!

И еще две лошади сорвались с места.

Куда бежать? — стучало в голове у Варьки.

В деревню нельзя, там еще могли быть холопы.

В другую сторону?

Но старый мост сейчас стоял бесполезным над былым, высохшим руслом реки. Новый за голодом как-то не успели выстроить — пользовались бродом.

Река разлилась, и ночью там сам черт ногу сломит.

И, прижавшись к гриве кобылы, Варька помчалась по узкой тропинке к хате отшельника.

Из леса шипела разбуженная цокотом копыт нечисть. Но Варька била коленями по груди жеребца: быстрее, быстрее, выноси меня отсюда. Не до нечистой силы…

В лесу преследователи чуть отстали — дорога была им неизвестна, потому лошадей не торопили.

Когда-то, пройденный в первый раз, этот путь показался Варьке чуть не длиннее жизни. Позже стал привычным, обыденным, коротким. В ту ночь девчонке показалось, что лошадь пронесла ее за мгновение ока. Вдохнула в монастыре, а выдохнула уже у хижины отшельника.

Уже спрыгивая на землю, подумала: разве старик сможет ей помочь, защитить. И будет ли пытаться? Может, безропотно покорится воле Господней?

А отсюда бежать некуда: единственная дорога перекрыта, вокруг болота.

… Стучать не пришлось. Опта вышел на порог, одетый в рабочее платье и с непременным посохом в руках. Удивленно вскинул бровь, спросил почти сурово:

— Варька, чего в такую рань не в монастыре? Откуда у тебя кобыла?

— Нету больше монастыря! Я одна осталась!

Как раз из леса появились преследователи. Увидев Варьку у избы, пустили лошадей шагом. Ни скалили зубы и освобождали оружие…

— А-ну, дева, брысь в избу!

И тут же толкнул Варьку за порог. Девчонка думала, что старик укроется с ней. Но вместо того анахорет захлопнул дверь снаружи.

К хате казаки подъехали не спеша.

— Дед! Не выделывайся! — крикнул кто-то из них.

Старик покачал головой.

Держа саблю у ноги, один всадник пустил лошадь вдоль стены хаты. И когда сравнялся со стариком, оружие взметнулось и рухнуло вниз. Опта каким-то чудом оказался чуть быстрее, поставил блок посохом.

Казак успел подумать: сейчас посох разлетится в щепу, и в руках старика окажется два обломка.

Но вместо того лязгнул метал о метал.

Затаив дыхание, Варька ждала исхода боя.

Попыталась помолиться перед смертью. Не смогла вспомнить нужную молитву, в голове крутился «хлеб насущный дашь нам днесь». Какой «хлеб», какой «днесь», когда жить осталось никак не больше четверти часа, а за дверями — людоеды. Как и она сама…

Варька хотела вспомнить всю свою жизнь, или хотя бы то, на что хватит времени. Но мысли путались, умирать не хотелось.

За стенами шел бой. Топтались лошади, свистели сабли, звенел металл.

Через маленькое окно, затянутое бычьим пузырем, не было ничего видно: лишь какие-то тени. Да что там: нельзя было даже разобрать какая пора года стоит за окном.

Удивленный крик. Что-то рухнуло на землю.

Вот удары часто-часто. Или нет, это бьется ее сердце.

Голос старика:

— Выходи.

Варька потянула ручку двери на себя. Та отворилась — выходило, что девчонка даже не закрыла за собой дверь на засов.

На улице светало. С неба шел первый снег той зимы.

Падал в раны, в открытые, но помутневшие уже глаза, в удивленно разинутый рот одного казака. Белое ложилось на красное, таяло.