Изгоняющая дьявола

— Как это ты так сделал?! — была его мама вне себя от удивления.

— Так же, как и с Гавкиным.

— Но Гавкин…

— Нет-нет-нет!

— Что…

— Я просто хотел показать на примере… Просто, чтоб ты убедилась в том, что я вполне уже взрослый и самостоятельный.

— Но я… Но как?!

— Обыкновенно! Перетащил его под искусственное небо — и — вуаля!

— Под искусственное — что?

— Ну, небо, которое не имеет «стенки».

— А это как?

— Ну, знаешь, как ночью поднимается ракета-носитель? Она несет бедный челнок, чтоб тот смог высадить космонавтов на Марс, но врезается в проклятую поверхность «клонированной» Земли, и… На той Земле случается очередной теракт. Поняла, как?

— Не очень хорошо. Про какой теракт ты говоришь?

— Ну, ведь никто не знает, из-за чего произошел взрыв! Все начинают друг на друга спирать. Искать милитаристов во враждующих между собой нациях. Ну, то есть, государствах! Но никто не знает, что, а вдруг это просто поднималась ракета-носитель из параллельной небесной сферы! Она чисто случайно разбила барьер и врезалась в поверхность Земли, находящейся в небе, которое более уменьшенного вида, чем наше!

— Наше — это какое?

— Ну, настоящее. У нас небо настоящее. Я знаю — я проверял.

— И что… — прям захватило дух у его матери, — неужели такое работает!

— Оно не работает, потому что это не работа; это жизнь. Барьеры — они живые. Если их пробьют, то они очень быстро зарастают. Правда, им больно, но зато разные по величине небеса имеют возможность делиться между собой болью. Например, если какой-то клон перетащит живого человека под «искусственное» небо, а человек там его убьет, то небо может проникнуться болью этого «клона». Оно решит, что он настоящий человек, а тот, кто его убил — подделка. И, когда убийца вернется под свое небо, то получится некая замена телами. То есть, убийца превращается в труп, а тот, кого он убил под чужим небом, «воскресает».

— Ой, как любопытно!

— Да, любопытно. Но дело в том, что этот механизм может сломаться.

— Как это — сломаться? Ведь ты же только что сказал, что это живой организм, а не искусственная машина.

— Я имею в виду, эта штука сломается, если про нее кто-то узнает.

— А что, кроме тебя про это не знает совсем-совсем никто?

— Ну, почему же? Мой друг еще знает.

— Друг… Какой друг?

— Но он точно никому не растреплет!

— Почему — точно?

— Ну, как «почему»! Он же ведь сын Калерии!

— Ах, ну да…

— Вы знакомы, — договорил он за маму.