Вьюга мела все сильнее. Зимнее тусклое небо было цвета ношеного белья — еще десять минут, и не видно будет даже заводной лошади, бегущей по левую руку. Но счастливая звезда не оставила майора — на высоком берегу сквозь несущийся снег блеснул огонек фонаря у ворот…
Добавить в моё избранное
29 мин, 8 сек 9257
Повернув, он проехал вверх по деревянному настилу, спешился и толкнул высокие ворота — громада постоялого двора лежала перед Андреасом. Откуда-то вынырнул старик — из щели между шапкой и тулупом торчала длинная седая борода. Андреас кинул ему поводья, приказал задать овса уставшим лошадям и зашагал по заметенной дорожке к двери.
Дальний угол зала был освещен двумя десятками свечей, у большой печи были сдвинуты вместе три или четыре стола. На скамьях вокруг сидели и спорили о чем-то дюжина людей, по виду торговцы рыбой — сейчас с Онеги вверх по реке такими ватагами только рыбники и ездят, возят обоз за обозом в Вологду, Ярославль и Москву. Услышав хлопнувшую дверь, купцы обернулись к вошедшему, покосились на саблю и снова стали говорить что-то нараспев на своем непонятном северном наречии.
Прямо перед майором, у малой печки, стоял небольшой стол. Сидевший за ним молодец тоже взглянул на чужака, ухмыльнулся и взглядом показал на скамейку рядом.
Скинув холодный тулуп, Андреас сел и подозвал целовальника: «Водки и чего-нибудь горячего». Теперь можно было оглядеться. Молодец напротив был широкоплеч, одет в хороший расшитый зипун и мерлушковую шапку с хвостом. Судя по виду, это был казак, судя по одежде — казак при деньгах, а судя по запаху — уже подвыпивший казак. «Эти сиволапые таких, как мы, к себе никогда не пригласят», — вполголоса сказал новый сосед и цыкнул зубом в сторону поморов. «Да, таким как я, здесь рады не бывают», — подумал майор.
— Иван Портюк, казак, сотник реестрового войска, — сказал молодец, с интересом рассматривая нового собеседника.
— Андрей Каролсон, майор рейтарского полка Вилима Джонстона, — представился Андреас.
«Сотник — уже хорошо. Интересно, что сотнику надо зимой на Онеге». Трактирщик принес горшок каши и маленький кувшин с водкой. Тут же выпили за знакомство. Жар приятно разлился по телу.
— Уже с утра тут сижу, — озабоченно сказал казак. — Вчера в ночи приехал, тихо, ясно было, а как проснулся — смотрю, метет. Думал, проскочу до следующего двора, да гляжу — рыбники не трогаются. Поговорил с целовальником — гутарит, что вверх по реке постоялый двор три недели как сгорел. До следующей деревни в метель засветло не доберешься, а ночевать в такой мороз на реке — только волков мерзлым мясом тешить. Вот, сижу, хорошо, гроши есть. Гроши есть — казак всегда себя развеселит… Только скучно здесь — никто не поет, сидят вон кружком, все рядятся. Верно, рыбу торгуют. — Иван поморщился и мотнул головой в сторону северян.
— Хорошо бы завтра с утра вверх двинуться, — кивнул Андреас. — Мне в Рейтарский приказ надо.
— А я в Кирилло-Белозерский монастырь еду, — доверительно наклонившись, сказал казак.
«Ох, богомолец, — подумал Андреас. — Такие лихачи просто так по монастырям не ездят. Такие все больше в саблю верят и перед чаркой кланяются». В неярком свете сальных свечей разглядел, что у казака порвано ухо. «Да, такой веселье любит. И сам сыграет, и все вокруг до упаду плясать будут. Да только музыка не всем может понравиться».
Сбоку послышалось покашливание. Высокий худой мужик в сером кафтане кивнул Андреасу и уселся на свободную скамью, спиной к печке.
«Тихо подошел, я даже дверь не услышал», — подумал майор.
— Ай, забыл, извини. — Иван широким жестом указал на тихого соседа: — Петро Афонин, подьячий. Тоже в Москву едет.
Андреас представился.
— Я на конюшню ходил, смотрел, как там лошади. Все в порядке. Малый сидит, за печкой смотрит, лошади с овсом. — Худой говорил негромким четким голосом.
— Ух, чего-то холодает. Петро, будь ласка, подбрось дров. Эй, иди-ка сюда! — Иван замахал целовальнику рукой. — Чего так темно у тебя? Давай нам еще свечей пяток, и тоже каши, что ли, неси. Каша хорошая здесь? — Казак обратился к Андреасу.
— Да, хорошая пшенка с салом. Мне тоже еще горшок неси.
Служивые обернулись к подьячему. Тот кивнул: «И еще один».
Иван явно входил в роль.
— А может, еще кувшинчик на всех возьмем? Все одно ночь сидеть, если завтра разгуляется, то в седлах не заснем, а вьюжить будет — днем отоспимся?
«Эк, быстрый какой», — подумал Андреас. Но казак ему чем-то начал нравиться. — Что ж, давай посидим, повечеряем.
Подьячий снова кивнул.
— И кувшинчик неси. Давай, чего стоишь?
Целовальник пожевал толстыми губами, но о деньгах не спросил — по виду было ясно, что не голытьба за столом.
Скоро на столе появились горячие горшки, ломти хлеба и глиняный кувшин. Свету прибавилось, и Андреас снова стал украдкой рассматривать попутчиков. На скуле казака и дальше к порванному уху шел широкий заросший шрам. «Зипун, пожалуй, не пашней заработал», — подумал майор. Подьячий, в отличие от говорливого сотника, был молчалив, и, казалось, о чем-то напряженно размышлял.
Водка была разлита по кругу, ложки застучали о горшки.
Дальний угол зала был освещен двумя десятками свечей, у большой печи были сдвинуты вместе три или четыре стола. На скамьях вокруг сидели и спорили о чем-то дюжина людей, по виду торговцы рыбой — сейчас с Онеги вверх по реке такими ватагами только рыбники и ездят, возят обоз за обозом в Вологду, Ярославль и Москву. Услышав хлопнувшую дверь, купцы обернулись к вошедшему, покосились на саблю и снова стали говорить что-то нараспев на своем непонятном северном наречии.
Прямо перед майором, у малой печки, стоял небольшой стол. Сидевший за ним молодец тоже взглянул на чужака, ухмыльнулся и взглядом показал на скамейку рядом.
Скинув холодный тулуп, Андреас сел и подозвал целовальника: «Водки и чего-нибудь горячего». Теперь можно было оглядеться. Молодец напротив был широкоплеч, одет в хороший расшитый зипун и мерлушковую шапку с хвостом. Судя по виду, это был казак, судя по одежде — казак при деньгах, а судя по запаху — уже подвыпивший казак. «Эти сиволапые таких, как мы, к себе никогда не пригласят», — вполголоса сказал новый сосед и цыкнул зубом в сторону поморов. «Да, таким как я, здесь рады не бывают», — подумал майор.
— Иван Портюк, казак, сотник реестрового войска, — сказал молодец, с интересом рассматривая нового собеседника.
— Андрей Каролсон, майор рейтарского полка Вилима Джонстона, — представился Андреас.
«Сотник — уже хорошо. Интересно, что сотнику надо зимой на Онеге». Трактирщик принес горшок каши и маленький кувшин с водкой. Тут же выпили за знакомство. Жар приятно разлился по телу.
— Уже с утра тут сижу, — озабоченно сказал казак. — Вчера в ночи приехал, тихо, ясно было, а как проснулся — смотрю, метет. Думал, проскочу до следующего двора, да гляжу — рыбники не трогаются. Поговорил с целовальником — гутарит, что вверх по реке постоялый двор три недели как сгорел. До следующей деревни в метель засветло не доберешься, а ночевать в такой мороз на реке — только волков мерзлым мясом тешить. Вот, сижу, хорошо, гроши есть. Гроши есть — казак всегда себя развеселит… Только скучно здесь — никто не поет, сидят вон кружком, все рядятся. Верно, рыбу торгуют. — Иван поморщился и мотнул головой в сторону северян.
— Хорошо бы завтра с утра вверх двинуться, — кивнул Андреас. — Мне в Рейтарский приказ надо.
— А я в Кирилло-Белозерский монастырь еду, — доверительно наклонившись, сказал казак.
«Ох, богомолец, — подумал Андреас. — Такие лихачи просто так по монастырям не ездят. Такие все больше в саблю верят и перед чаркой кланяются». В неярком свете сальных свечей разглядел, что у казака порвано ухо. «Да, такой веселье любит. И сам сыграет, и все вокруг до упаду плясать будут. Да только музыка не всем может понравиться».
Сбоку послышалось покашливание. Высокий худой мужик в сером кафтане кивнул Андреасу и уселся на свободную скамью, спиной к печке.
«Тихо подошел, я даже дверь не услышал», — подумал майор.
— Ай, забыл, извини. — Иван широким жестом указал на тихого соседа: — Петро Афонин, подьячий. Тоже в Москву едет.
Андреас представился.
— Я на конюшню ходил, смотрел, как там лошади. Все в порядке. Малый сидит, за печкой смотрит, лошади с овсом. — Худой говорил негромким четким голосом.
— Ух, чего-то холодает. Петро, будь ласка, подбрось дров. Эй, иди-ка сюда! — Иван замахал целовальнику рукой. — Чего так темно у тебя? Давай нам еще свечей пяток, и тоже каши, что ли, неси. Каша хорошая здесь? — Казак обратился к Андреасу.
— Да, хорошая пшенка с салом. Мне тоже еще горшок неси.
Служивые обернулись к подьячему. Тот кивнул: «И еще один».
Иван явно входил в роль.
— А может, еще кувшинчик на всех возьмем? Все одно ночь сидеть, если завтра разгуляется, то в седлах не заснем, а вьюжить будет — днем отоспимся?
«Эк, быстрый какой», — подумал Андреас. Но казак ему чем-то начал нравиться. — Что ж, давай посидим, повечеряем.
Подьячий снова кивнул.
— И кувшинчик неси. Давай, чего стоишь?
Целовальник пожевал толстыми губами, но о деньгах не спросил — по виду было ясно, что не голытьба за столом.
Скоро на столе появились горячие горшки, ломти хлеба и глиняный кувшин. Свету прибавилось, и Андреас снова стал украдкой рассматривать попутчиков. На скуле казака и дальше к порванному уху шел широкий заросший шрам. «Зипун, пожалуй, не пашней заработал», — подумал майор. Подьячий, в отличие от говорливого сотника, был молчалив, и, казалось, о чем-то напряженно размышлял.
Водка была разлита по кругу, ложки застучали о горшки.
Страница
1 из 8
1 из 8
