Добавить в моё избранное
29 мин, 8 сек 9256
На некоторое время все замолчали.
— Складно по-русски говорите, господин майор. Где так научились, коль не тайна? — вдруг спросил, улыбнувшись, подьячий.
— Давно я тут у вас служу, — Андреас пригладил усы. — Считай, уже десять лет.
Иван разлил еще, все выпили.
— Я на Большой войне начинал. Всю Германию, всю Богемию под шведским знаменем прошагал. Когда в Вестфалии заключили мир, мы все в один день стали не нужны короне. Потом я узнал, что русский царь набирает новое войско и предложил ему свою саблю. Так у вас и остался. Пошел в рейтарский полк Фанрозербаха, сначала поручиком, потом капитаном. Теперь я майор в полку Вилима Джонстона. А язык-то ваш… Мой товарищ, Онуфрий Свинокрадов, меня учил, учил и научил. Мы, шведы, старательные. — Андреас немного помолчал. — Еще у меня жена русская.
Все удивленно подняли головы от горшков.
— Да, я крестился в вашу веру и женился.
«И черт меня дернул говорить с ними, — подумал Андреас. — Ну кто они мне такие? Что мне им рассказывать? Как в девятнадцать лет я, Андреас Карлссон, сын нищего арендатора с острова Готланд, записался вместе с младшим братом в армию? Нас ведь полдеревни записалось. Обещали хорошо кормить, сказали, что вернемся с войны богачами, а если и погибнем — попадем прямо в рай вместе с другими защитниками лютеранской веры. И сразу угодили в кровавую баню у Виттштока. Потом были бесконечные марши, налеты на войска католиков, бегства от католиков, преследование католиков, и снова марши, марши. Разоренные немецкие деревни, по пять раз переходившие из рук в руки. Нищие, обезумевшие крестьянки с детьми, чьими отцами были все мужчины Европы, эти дикарки прятались в лесах при виде солдат любой армии. Страшная зима в Померании… Двенадцать лет бесконечных скитаний по Европе. Наверное, тогда я выучил все языки, кроме вашего… Пражский кошмар, гибель брата, и вдруг этот неожиданный, дурацкий мир. Долгая дорога в шведский Штеттин. Еще вчера мы были солдатами славной армии шведского короля, но сейчас возвращались, осыпаемые со всех сторон проклятиями, по выжженным землям, еще более нищие, чем когда впервые высадились на эти берега. Родной остров Готланд. Отец уже умер, старший брат арендовал у графа нашу старую землю. Свободных наделов не было, брат потерпел немного и сказал, чтобы я занялся делом. Но, кроме военного, я не знаю больше никакого ремесла… Слухи о том, что в Московии нужны ветераны. Брат с плохо скрываемой радостью дал кошель серебра, пожелал удачи и не уходил с причала, пока не удостоверился, что мой корабль скрылся за горизонтом. В Москве приняли неожиданно хорошо, определили в рейтары к немцу фон Розенбаху и поставили на довольствие. Поручик, капитан. Дружба с Онуфрием Свинокрадовым, дворянином-новиком из-под Дмитрова. Одинокая жизнь — утром и днем муштра новобранцев, караколе и сабельный бой, а вечером — долгие разговоры на ломаном русском с товарищем. Поездка в гости в Свинокрадово, старшая сестра Онуфрия, Аглая. В нее, засидевшуюся в девках, тридцатилетнюю, и влюбился на старости лет, Онуфрий же и не чаял выдать ее замуж. Чтобы обвенчаться, пришлось перейти в православие. Как раз в это время у русских началось что-то вроде реформации, какие-то изменения в церковных книгах, и переход лютеранина Андрея Каролсона в православие обставили со всей пышностью, в Успенском соборе Кремля. Ну а дальше — очередная замятня с Польшей, полки нового строя спешно пополнялись и расширялись. За пять лет хождения в капитанах в полку фон Розенбаха я был на хорошем счету. Когда стало известно, что в полк Вилима Джонстона будут набирать еще две шквадроны, мы с Онуфрием поняли — этот шанс упускать нельзя. Безупречная служба, парадные показы и щедрые подарки в Рейтарском приказе сделали свое дело — оба были переведены к Джонстону. Осенью были выделены деньги на рекрутов. Всю позднюю осень и зиму ездил по глухому северу, набирал людей. Из дальних, богом забытых деревень уезжал со списком молодых парней, которых весной пригонят в Москву, из богатых торговых сел — с кошельком серебра. Но главное сейчас скорее попасть домой, в Москву, — Аглая на сносях и по расчету должна родить с недели на неделю. Я забрал достаточно жизней и хочу посмотреть хотя бы на одну, которую создал».
Все замолчали. Кувшин пошел по кругу, и опять застучали ложки.
— Ну, майор, как, весной к нам пожалуете? — Казак оторвался от горшка и пристально посмотрел на Андреаса.
Змея Выговский. Ведь говорили же царю Алексею, что предаст, в Польшу смотрит, а нет, все грамоты Иуде слал. Офицеры, возвращавшиеся из Белгорода, еще летом рассказывали, что Малороссия бурлит и скоро начнется новая война. Бывший писарь, волею случая сделавшийся гетманом, бессовестно крал деньги, которые русский царь слал в Сечь, восстановил против себя ветеранов Хмельницкого и едва ли не всю старшину, почти не скрываясь, сношался с Польшей. Когда восстали полки Пушкаря и Барабаша, утопил казаков в крови, а их самих, писавших царю об измене гетмана, выставил изменниками.
— Складно по-русски говорите, господин майор. Где так научились, коль не тайна? — вдруг спросил, улыбнувшись, подьячий.
— Давно я тут у вас служу, — Андреас пригладил усы. — Считай, уже десять лет.
Иван разлил еще, все выпили.
— Я на Большой войне начинал. Всю Германию, всю Богемию под шведским знаменем прошагал. Когда в Вестфалии заключили мир, мы все в один день стали не нужны короне. Потом я узнал, что русский царь набирает новое войско и предложил ему свою саблю. Так у вас и остался. Пошел в рейтарский полк Фанрозербаха, сначала поручиком, потом капитаном. Теперь я майор в полку Вилима Джонстона. А язык-то ваш… Мой товарищ, Онуфрий Свинокрадов, меня учил, учил и научил. Мы, шведы, старательные. — Андреас немного помолчал. — Еще у меня жена русская.
Все удивленно подняли головы от горшков.
— Да, я крестился в вашу веру и женился.
«И черт меня дернул говорить с ними, — подумал Андреас. — Ну кто они мне такие? Что мне им рассказывать? Как в девятнадцать лет я, Андреас Карлссон, сын нищего арендатора с острова Готланд, записался вместе с младшим братом в армию? Нас ведь полдеревни записалось. Обещали хорошо кормить, сказали, что вернемся с войны богачами, а если и погибнем — попадем прямо в рай вместе с другими защитниками лютеранской веры. И сразу угодили в кровавую баню у Виттштока. Потом были бесконечные марши, налеты на войска католиков, бегства от католиков, преследование католиков, и снова марши, марши. Разоренные немецкие деревни, по пять раз переходившие из рук в руки. Нищие, обезумевшие крестьянки с детьми, чьими отцами были все мужчины Европы, эти дикарки прятались в лесах при виде солдат любой армии. Страшная зима в Померании… Двенадцать лет бесконечных скитаний по Европе. Наверное, тогда я выучил все языки, кроме вашего… Пражский кошмар, гибель брата, и вдруг этот неожиданный, дурацкий мир. Долгая дорога в шведский Штеттин. Еще вчера мы были солдатами славной армии шведского короля, но сейчас возвращались, осыпаемые со всех сторон проклятиями, по выжженным землям, еще более нищие, чем когда впервые высадились на эти берега. Родной остров Готланд. Отец уже умер, старший брат арендовал у графа нашу старую землю. Свободных наделов не было, брат потерпел немного и сказал, чтобы я занялся делом. Но, кроме военного, я не знаю больше никакого ремесла… Слухи о том, что в Московии нужны ветераны. Брат с плохо скрываемой радостью дал кошель серебра, пожелал удачи и не уходил с причала, пока не удостоверился, что мой корабль скрылся за горизонтом. В Москве приняли неожиданно хорошо, определили в рейтары к немцу фон Розенбаху и поставили на довольствие. Поручик, капитан. Дружба с Онуфрием Свинокрадовым, дворянином-новиком из-под Дмитрова. Одинокая жизнь — утром и днем муштра новобранцев, караколе и сабельный бой, а вечером — долгие разговоры на ломаном русском с товарищем. Поездка в гости в Свинокрадово, старшая сестра Онуфрия, Аглая. В нее, засидевшуюся в девках, тридцатилетнюю, и влюбился на старости лет, Онуфрий же и не чаял выдать ее замуж. Чтобы обвенчаться, пришлось перейти в православие. Как раз в это время у русских началось что-то вроде реформации, какие-то изменения в церковных книгах, и переход лютеранина Андрея Каролсона в православие обставили со всей пышностью, в Успенском соборе Кремля. Ну а дальше — очередная замятня с Польшей, полки нового строя спешно пополнялись и расширялись. За пять лет хождения в капитанах в полку фон Розенбаха я был на хорошем счету. Когда стало известно, что в полк Вилима Джонстона будут набирать еще две шквадроны, мы с Онуфрием поняли — этот шанс упускать нельзя. Безупречная служба, парадные показы и щедрые подарки в Рейтарском приказе сделали свое дело — оба были переведены к Джонстону. Осенью были выделены деньги на рекрутов. Всю позднюю осень и зиму ездил по глухому северу, набирал людей. Из дальних, богом забытых деревень уезжал со списком молодых парней, которых весной пригонят в Москву, из богатых торговых сел — с кошельком серебра. Но главное сейчас скорее попасть домой, в Москву, — Аглая на сносях и по расчету должна родить с недели на неделю. Я забрал достаточно жизней и хочу посмотреть хотя бы на одну, которую создал».
Все замолчали. Кувшин пошел по кругу, и опять застучали ложки.
— Ну, майор, как, весной к нам пожалуете? — Казак оторвался от горшка и пристально посмотрел на Андреаса.
Змея Выговский. Ведь говорили же царю Алексею, что предаст, в Польшу смотрит, а нет, все грамоты Иуде слал. Офицеры, возвращавшиеся из Белгорода, еще летом рассказывали, что Малороссия бурлит и скоро начнется новая война. Бывший писарь, волею случая сделавшийся гетманом, бессовестно крал деньги, которые русский царь слал в Сечь, восстановил против себя ветеранов Хмельницкого и едва ли не всю старшину, почти не скрываясь, сношался с Польшей. Когда восстали полки Пушкаря и Барабаша, утопил казаков в крови, а их самих, писавших царю об измене гетмана, выставил изменниками.
Страница
2 из 8
2 из 8
