Взлом механизма концентрационной машины

С дирижабля замолотил пулемет.

Лежать в грязи было холодно. Шапка потерялась…

Плац очистился — уголовники исчезли, безмозглые в их отсутствие потеряли к нам интерес и побрели по баракам. Остались на земле мы шестеро. Ягыжен опрокинутый Семенычем при отступлении, мотал головой подымаясь. Алексей Францевич залег от обстрела за утратившим подвижность безмозглым.

Дирижабль опустил последнюю секцию на вершину башни-снизу было как боты бодро крутили огромными кованными ключами гайки в балках и клепали на горячую огромные заклепки, аж искры летели.

Ягыжен и я добрели до нашего Цузе — в его спине, под левой лопаткой торчала исчерченная засечками заточка из сныканного в цеху напильника.

— О, боже, — простонал Цузе. — Как больно.

— А-а, не плачь, крепко правда стукнул, — сказал ему Ягыжен.

— Больно, — прошептал Цузе, пытаясь дотянуться до заточки в спине.

— Да стой ты, — я удержал его руку. — Сейчас …

— Господа, уходим, ну что вы, — Алексей Францевич нагнулся, подхватывая Цузе под ноги. — Миша, давайте под руки. Понесли. Сейчас эсэсовцы набегут…

В этот момент резко начали затихать винты дирижабля — похоже, сел.

Минут через пять, после того как мы покинули плац с Цузе на руках, эсэсовцы с дубинками и баграми оцепили бараки. Я слышал, как Якир пинал неподвижное тело, как он приказал выкинуть труп за ограду, а увеченного безмозглого на холод, быстро…

Мы сидели на нарах всего в трех бараках от происходящего:

— Как же это?— Алексей Францевич склонился над Цузе. — Как же вы это, Алоиз Менгелевич? Ах, черт… Кто его так?

— Горбатый вроде.

— Не вовремя, ах не вовремя. Не уследили… — он поднял голову, оглядел нас. — Ну, что делать будем? В лазарет?

— Его в холодную, к безмозглым отправят, — я смотрел, как Алексей Францевич режет робу на спине Цузе. — Да и нас тоже…

— Больно, — произнес Цузе

— Вот таки дела, — пробормотал Ягыжен, копаясь за пазухой. — На. Кушай, — он засунул комок листьев коки в рот Цузе. — Кушай-кушай, болеть не будет.

С высоты верхних шконок и из темных углов на нас глазели возбужденные молчаливые безмозглые.

— Эй… — донесся оттуда шепот. — Листьев дай. Дай листьев…

— А ну, замолкли, — зашипел я в их сторону. — Зашевелились, блин…

— Раздачи не было… — проговорил Цузе. — Семеныч отобрал все, я протестовал…

Он потерял сознание, когда Алексей Францевич выдернул заточку.

— Листьев дай! — рявкнул кто-то из злой полутьмы барака.

Ягыжен с Алексеем Францевичем переглянулись.

— Кушай собака… — Ягыжен кинул остатки листьев в глубь барака.

Возня, скрип. Безмозглые собирали листья с пола. Кто-то кого-то бил.

Я никогда не пойду в холодную.

— Скверно, — Алексей Францевич перевязывал Цузе. — А уголовники-то наши каковы — безмозглых выдрессировали на травлю. Насобачились. Я-то, думал, что никто кроме меня не додумается. Красавцы.

— А я-то думаю, почему Якир в бараки больше не суется. Боится. Чует.

— Нам бы то же стоило, Миша. Нам бы то же… Как все не удачно. Барон нам такого не спустит.

Ворота барака со скрипом распахнулись залив светом промозглую полутьму.

В воротах барака стоял Якир с двуствольным дробовиком на перевес, в окружении эсэсовцев.

— Ну что, любезные? — Якир криво улыбался. — Руки за голову и на свежий воздух! Барон Самеди желает оказать вам аудиенцию.

Барон сидел в кресле Якира за огромным чиновным столом бывшего начальника лагеря. Его длиннющий черный цилиндр, оставленный на средине столешницы, тускло отражался в темных глубинах красного дерева. Над креслом на стене новый транспарант, на котором белым по красному было написано «Конвеер будет работать».

— Виновные доставлены, — доложил Якир.

— Славно, — глаза Самеди, черные, как дырки в белом листе, сверлили. Семеныч и Горбатый, которых взяли раньше нас, стояли справа от меня со скованными как у всех за спиной руками. Цузе повис на плече Алексея Францевича.

— Что-ж, — произнес Самеди. — Я разочарован.

Да не может такого быть…

Самеди встал из кресла, откинув фалды фрака. Он, сутулясь, прошел вдоль нашего ряда, нагибаясь и заглядывая каждому в лицо. Горбатый смотрел в сторону, Семеныч обморожено скалился…

Самеди казалось, тер выпяченными лопатками потолок.

— Вор в законе, террорист, — перечислял Самеди, проходя мимо. — Военный преступник, лжеученый, браконьер, — он остановился напротив меня. — И уклонист. Теплая компания. Милая моя паства.

Он щелкнул зубами:

— Господин начальник охраны, вы-то как думаете? Улонист, это фатально?

Якир подумал и ответил:

— Кто не работает, тот не дышит, господин Барон. Я так думаю.