Дождь ходит массаракш плохо туман

Где-то рядом послышалось шорканье. Лиза подскочила, желудок ухнул в пятки, глухо стукнуло подпрыгнувшее сердце. Проклятая дворняга! Пёс, снова пришедший на веранду, скрёб лапой дверь снаружи, но из-за открытого окна казалось, будто что-то шуршит в самой комнате.

— Чёртов пёс! — озвучил парень Лизины мысли, — и не спится же ему!

Псу явно не спалось. Он скрёб и скрёб дверь лапами, просился внутрь, жалобно скулил.

— Чего это он? — шёпотом спросила Лиза.

Пёс взвизгнул и заскрёбся ещё отчаяннее. Послышался противный, стонущий звук — когти собаки продрали краску и добрались до металла.

— Ему страшно, — понял вдруг Гена.

Утро встретило их ароматом свежеподжаренных тостов. Гена потянул носом и шустро выбрался наружу.

Тостами пахло у соседей — пожилая пара из соседнего номера делила верхнюю веранду с молодёжью.

— Присоединяйтесь, — махнул рукой сосед, широким жестом обводя накрытый стол.

Гена растолкал сонную Лизу, и вдвоём они присоединились.

Соседи пили кофе, щедро намазывали тосты маслом с джемом и вовсю судачили о ночных происшествиях. Как оказалось, около двух часов они были разбужены истошным кошачьим мяуканьем. Некая кошка, судя по звукам, продиралась на полной скорости сквозь чащу и орала от ужаса.

— Бежала она, что ли, от кого-то, — делилась впечатлениями соседка, — так кричала! А потом, видать, через забор к нам — шасть! — и замолчала. И тут же — слышу, дышит кто-то за стеной, да хрипло так, да тяжко! — она произнесла это выразительным полушёпотом, сдобрив фразу изрядной порцией таинственности, а тост — не менее изрядным кусом масла. — Видать, кто за кошкой бежал, запыхался, а сюда пробраться не смог. Я так перепугалась, а тут ещё собака, и скулит, и в дверь скребётся, ну что ты будешь делать, впущу я её, что ли? А она всё плачет и плачет, скулит и скулит, и вот так до утра…

— А вой вы слышали? — осторожно поинтересовалась Лиза.

— Ещё бы! — содрогнулась соседка, — до сих пор вспомнить страшно! Как взвоет, как взвоет! Сердце в пятки, что ты будешь делать…

— А вы знаете, — вклинился в разговор её муж, — вчера вечером все собаки с пляжа ушли. Я видел, как они за людьми увязывались. И к вам вот псина прицепилась… Ни одной собаки на пляже на осталось, все разбежались.

— Странно, — вслух подумал Гена, — позавчера ещё ходили ночью купаться — спал пёс на пляже, глазами нам сверкал…

Помолчали. Каждый строил свои версии. Сейчас, в утреннем свете, делать это было легче и приятней. Кофе согревал внутри, солнце — снаружи, и ночные страхи теряли свою силу, истончались, их становилось трудно отличить от снов. А даже самый кошмарный сон — это всего лишь неприятный осадок в душе.

Откуда-то снизу, из зарослей винограда и японских бананов, раздался леденящий душу вопль. Все вздрогнули, разом припомнив ночные звуки и инстинктивно потянувшись друг к другу, но тут из кустов вышел лохматый коричневый мужик в шортах. Испустив ещё один похожий вопль, он замахал руками в сторону корпуса и разразился длиннейшей тирадой на неведомом наречии.

— Таджики, — с облегчением произнесла соседка, — местные работнички. На стройке тут помогают.

Рядом с пансионатом и впрямь шла стройка — уже третий год такие вот загорелые ребята пытались облагородить наляпанные шлакоблочные остовы и превратить их в ещё один жилой корпус.

Гастарбайтер продолжал возмущаться, не слишком твёрдой поступью направляясь к главному зданию. Навстречу ему уже вышел директор пансионата — упитанный, крепкий и тщетно пытающийся придать себе солидный вид. Больше всего директор походил на хорошо откормленного, слегка ленивого и всегда спокойного кабанчика. Звали его Ахиллес, отчество его было не произносимо благодаря папаше-горцу, он был неизменно уверен в себе, любил повторять фразочку «я понял» и имел привычку не дослушивать собеседника, перебивая его этим самым «японялом».

Таджик возмущался. Ахиллес неторопливо скатился по широким ступенькам корпуса ему навстречу. На его лице читался гнев — «японял» к неразборчивой речи рабочего никак не лепился.

— Чего вы хотите? — наконец спросил директор, улучив момент, когда таджик прервался, чтобы набрать в грудь воздуха.

Тот снова разразился возмущёнными воплями. Из кустов материализовались ещё два представителя славных народов братского Таджикистана. В воздухе отчётливо запахло алкоголем и скандалами.

— Уходить… Уходить хотим… — уши сидящих наверху различили слабо выраженные русские слова.

— Денег… уходить… один пропадал… шлёпка мой взял, ушёль… — бормотали таджики, обильно перемешивая русские фразы с тарабарщиной.

— Вы работу закончили? — прикрикнул на них Ахиллес, — нет?

— Уходить… страх… наш пропадать… — стояли на своём гастарбайтеры.

— Какой ещё страх? — «кабанчик» постепенно наливался кровью.