Ужас дома Бизо

А едва занялась заря, — бежал и скрытно покинул Азию.

Погоняло меня по свету. Я освоил пять языков, познал толк в искусствоведении. Нажитые капиталы тратил на старинные вещи. Годам к 35-ти занесло в Латинскую Америку. В поисках острых ощущений посетил я необжитый уголок Амазонки. Как-то купаясь, стал жертвой агрессии. Можете себе представить: я стал жертвой агрессии?! Ха-ха, впрочем, агрессор был, под стать, зубастый амазонский кайман. Он ухватил меня за правую руку, я выдавил ему глазик … ножиком. Так вот и лишился этого самого украшения, коим все гении творят что-нибудь. — Бизо тряхнул обрубком. — А крокодил лишился всего-навсего своей звериной жизнешки. Иными словами, гением я не стал, а удовольствовался стезей скромного антиквара.

В Венесуэле по случаю и по дешевке у одного старичка я приобрел гордость своей коллекции, — небрежный кивок в сторону доспеха, — вот ту амуницию испанского конкистадора, самой примечательной частью которого была перчатка, смастряченная средневековым умельцем. В этом маскараде я задушил порядка дюжины бедолаг в разных частях планеты. Но полиция взяла след.

Ничего не оставалось, как, бросив все свое барахло, спасаться. И лишь с перчаткой расстаться уже не мог. Спустя годы удалось вернуть и латы. Я по всякому искал способ, как бы отделаться от непреодолимой мании душить грозовыми ночами, и колесил, колесил по свету, пока не угодил в эту глушь. О, это мое, то что надо, обрадовался я и сильно надеялся зажить в одиночестве. Но первая же ночь выпала с грозой и проклятой собакой. Снова согрешил. Потом все начало отлаживаться. Глядишь, и исправился бы. Но опять же чертовы курортники. Близость живых существ в ненастные ночи пробуждает зверскую сущность — я теряю голову и убиваю, и каюсь, дико каюсь. Трудно даже вообразить эти муки и пытки раскаяния. Но снова и снова эта проклятая цепочка: ночь, гроза и кто-нибудь… Вот опять гроза, а к ней жертва — и старина Бизо опять маньяк. Не просто душащий, а для эффекта превращающийся в закованное привидение. Бывало, что несчастные помирали со страху, и вид покойника меня успокаивал вмиг. Маясь, я убегал и молился: сутками, неделями! В последние годы болезнь утихла, практически сгинула, я стал почти адекватным. И тут пожаловал Ты!

Бизо встал, правым обрубком прижал перчатку к боку, левой потянулся к тайному заводу. Стальные пальцы распрямились.

— Да, это Ты все испортил, сука! Ты разбудил чудище. Вы с приятелем окончательно погубили меня. И теперь я не успокоюсь, пока не кончу кого-то. Нет, зачем же кого-то — именно Тебя! — он ринулся в атаку. Вид его был кошмарен — стопроцентный маньяк, жрец крови. — Стреляй, сука! Выбора нет: либо ты, либо я. Если ты пощадишь меня теперь, я все одно разыщу тебя и уничтожу. — Клацая зубами, он предпринял бросок.

Но мой палец знал свое дело. Опережая грохот выстрела, боль прожгла его запястье поверх перчатки. Скорчась, Бизо припал на левое колено. Честно говоря, своим рассказом этот гад почти усыпил мой гнев. Он был опасен, слишком опасен. В каждую минуту и каждою чертою. Например, редким даром внушения и всесокрушающей черной волей. И если бы не этот внезапный всплеск ненависти, мне бы не писать эти строки.

— Довольно. Делай то, что тебе осталось, Пьер Бизо.

В его бешеных глазах мелькнуло что-то необычное: не то удивление, не то благодарность. Во всяком случае, он спокойно поднялся, деловито взвел пружину на окровавленной перчатке и левой рукой притянул простреленную кисть со стальными перстами. К своей шее. Шее последней жертвы хозяина дома Бизо. Суд свершился.

Тут же дверь слетела под ударами дюжих полицейских и…

Впрочем, последующее не так занимательно…