29 мин, 51 сек 7301
Это не значит, что нет ни мужчин, ни женщин. Это значит лишь, что мужчины и женщины отныне равны друг другу.
Она осторожно коснулась его руки, подарив ему мгновенноет облегчение, будто он был Атлантом, наконец сбросившим со своих плеч небосвод.
— Меня зовут Исаак.
— Господня радость, — интерпретировала она его имя. — Невинное дитя, которое собственный отец готов был принести в жертву Богу?
— Да. По первому же повелению. Я никогда не знал своего отца. Он погиб ещё до моего рождения, но успел отравить своим фанатизмом мою мать. Потому она и выбрала для меня это имя.
— Кто же она?
— Никто. Сумасшедшая. Она всегда внушала мне, что я какое-то низшее аморфное существо, не мальчик и не девочка, не человек и не животное, не живущий и не умирающий… с самого рождения. Мы жили в Подмосковье, в городе Раменское. Там она работала хирургом в больнице. Она… она истязала и мучила меня… она делала мне операции и заставляла принимать гормональные препараты…
— Для чего? Она не хотела иметь сына?
— Я не знаю… клянусь, я не знаю…
— Не нужно клятв, Исаак: я верю тебе. Мы прятались с тобой в одном убежище, мы оба потеряли близкого человека, и нам обоим…
Но внезапно она резко оборвала саму себя на полуслове, будто поспешила сказать о чём-то важном раньше, чем было положено, и поправилась:
— Ты можешь рассказать мне, что случилось потом?
— Когда мне было четыре года, она забеременела. Я никогда не видел, чтобы рядом с ней был какой-нибудь мужчина… и я так и не узнал, родился ли у меня брат или сестра, потому что за несколько дней до родов мать просто… привезла меня сюда, в Москву, и оставила одного на улице. Навсегда.
Девушка смотрела на него, как поражённая молнией, внимая каждому слову и даже, казалось, каждой мысли.
— Ты не пытался её найти? Потом?…
— Я приезжал в Раменское три года назад, когда мне исполнился двадцать один год. Я сделал всё, чтобы найти её, но наши бывшие соседи сказали, что она бесследно исчезла и о ней ничего не слышно уже шестнадцать лет… теперь же — почти двадцать.
Его слушательница легко содрогнулась, и пальцы её рук нервно сжались и побелели.
— Как ты думаешь, что с ней стало сейчас? Она уже мертва или…
— Нет, — возразил Исаак. — Нет, она жива. Я в этом уверен. Если хочешь, я расскажу тебе, почему я так думаю. Только… это может показаться сущей глупостью…
— Всё гениальное зачастую кажется сущей глупостью, — она едва заметно улыбнулась, но взгляд её остался по-прежнему строгим и напряжённым.
— Да, наверное… словом… ей нетрудно было защититься от случайных ненужных вопросов об операциях и лекарствах… у меня рак. Я болен с рождения. Она использовала мою болезнь, как щит. Сейчас она, наверное, думает, что я уже мёртв, но это ложь… пока что… и я тоже думаю, что она уже мертва, и это, наверное, тоже ложь… я не могу объяснить, почему, но мне кажется, что она сейчас здесь, в Москве… и что она как-то связана с сектой «Дом Господа», но у меня нет никаких доказательств…
Блестящие серо-зелёные глаза девушки широко распахнулись от изумления; она попятилась и, оступившись на острых камнях, едва не упала: словно ей в спину вонзилась отравленная стрела.
— С тобой всё в порядке? Тебе нехорошо? — встревоженно спросил Исаак, подхватив её под руки, но девушка долго не отвечала на его вопросы.
— Знаешь, — наконец пробормотала она, — у нас с тобой слишком много общего, Исаак…
— Слишком много?
— Я родилась не в Раменском, а в Москве… но… я никогда не знала своего отца… и моя мать тоже дала мне библейское имя — Анна. В честь преподобной Анны Вифинской, подвизавшейся в мужском образе… она тоже не хотела, чтобы я была мужчиной или женщиной, и тоже сделала для этого всё, что смогла… она лишила меня возможности выносить и выкормить грудью ребёнка… и потому я возненавидела своё имя и нарекла себя по-другому. Теперь меня зовут Клавдия.
— Искалеченная? — догадался Исаак.
— Да, верно. Искалеченная… моя мать работала в Москве медсестрой, но я не знаю, где она родилась и выросла. Я почти ничего о ней не знаю. Только то, что она была сумасшедшей и говорила мне, что я — это корень зла в аморфной плоти, и из-за меня она должна постоянно находиться рядом с церковью и принимать Христа… и ещё то, что она тоже делала вид, будто пытается излечить меня от тяжёлой болезни… но от какой именно, я долго не знала: она мне никогда ничего не рассказывала, только пытала меня епитимьями, когда возвращалась откуда-то, поздно вечером… когда мне было десять лет, я сбежала от неё и нашла здесь свой настоящий дом.
— Сбежала? Почему?
— Потому что я просто узнала, что она была членом «Дома Господа». И я прокляла её за это…
— Что?!
Исаак был поражён.
— Здесь мы основали убежище.
Она осторожно коснулась его руки, подарив ему мгновенноет облегчение, будто он был Атлантом, наконец сбросившим со своих плеч небосвод.
— Меня зовут Исаак.
— Господня радость, — интерпретировала она его имя. — Невинное дитя, которое собственный отец готов был принести в жертву Богу?
— Да. По первому же повелению. Я никогда не знал своего отца. Он погиб ещё до моего рождения, но успел отравить своим фанатизмом мою мать. Потому она и выбрала для меня это имя.
— Кто же она?
— Никто. Сумасшедшая. Она всегда внушала мне, что я какое-то низшее аморфное существо, не мальчик и не девочка, не человек и не животное, не живущий и не умирающий… с самого рождения. Мы жили в Подмосковье, в городе Раменское. Там она работала хирургом в больнице. Она… она истязала и мучила меня… она делала мне операции и заставляла принимать гормональные препараты…
— Для чего? Она не хотела иметь сына?
— Я не знаю… клянусь, я не знаю…
— Не нужно клятв, Исаак: я верю тебе. Мы прятались с тобой в одном убежище, мы оба потеряли близкого человека, и нам обоим…
Но внезапно она резко оборвала саму себя на полуслове, будто поспешила сказать о чём-то важном раньше, чем было положено, и поправилась:
— Ты можешь рассказать мне, что случилось потом?
— Когда мне было четыре года, она забеременела. Я никогда не видел, чтобы рядом с ней был какой-нибудь мужчина… и я так и не узнал, родился ли у меня брат или сестра, потому что за несколько дней до родов мать просто… привезла меня сюда, в Москву, и оставила одного на улице. Навсегда.
Девушка смотрела на него, как поражённая молнией, внимая каждому слову и даже, казалось, каждой мысли.
— Ты не пытался её найти? Потом?…
— Я приезжал в Раменское три года назад, когда мне исполнился двадцать один год. Я сделал всё, чтобы найти её, но наши бывшие соседи сказали, что она бесследно исчезла и о ней ничего не слышно уже шестнадцать лет… теперь же — почти двадцать.
Его слушательница легко содрогнулась, и пальцы её рук нервно сжались и побелели.
— Как ты думаешь, что с ней стало сейчас? Она уже мертва или…
— Нет, — возразил Исаак. — Нет, она жива. Я в этом уверен. Если хочешь, я расскажу тебе, почему я так думаю. Только… это может показаться сущей глупостью…
— Всё гениальное зачастую кажется сущей глупостью, — она едва заметно улыбнулась, но взгляд её остался по-прежнему строгим и напряжённым.
— Да, наверное… словом… ей нетрудно было защититься от случайных ненужных вопросов об операциях и лекарствах… у меня рак. Я болен с рождения. Она использовала мою болезнь, как щит. Сейчас она, наверное, думает, что я уже мёртв, но это ложь… пока что… и я тоже думаю, что она уже мертва, и это, наверное, тоже ложь… я не могу объяснить, почему, но мне кажется, что она сейчас здесь, в Москве… и что она как-то связана с сектой «Дом Господа», но у меня нет никаких доказательств…
Блестящие серо-зелёные глаза девушки широко распахнулись от изумления; она попятилась и, оступившись на острых камнях, едва не упала: словно ей в спину вонзилась отравленная стрела.
— С тобой всё в порядке? Тебе нехорошо? — встревоженно спросил Исаак, подхватив её под руки, но девушка долго не отвечала на его вопросы.
— Знаешь, — наконец пробормотала она, — у нас с тобой слишком много общего, Исаак…
— Слишком много?
— Я родилась не в Раменском, а в Москве… но… я никогда не знала своего отца… и моя мать тоже дала мне библейское имя — Анна. В честь преподобной Анны Вифинской, подвизавшейся в мужском образе… она тоже не хотела, чтобы я была мужчиной или женщиной, и тоже сделала для этого всё, что смогла… она лишила меня возможности выносить и выкормить грудью ребёнка… и потому я возненавидела своё имя и нарекла себя по-другому. Теперь меня зовут Клавдия.
— Искалеченная? — догадался Исаак.
— Да, верно. Искалеченная… моя мать работала в Москве медсестрой, но я не знаю, где она родилась и выросла. Я почти ничего о ней не знаю. Только то, что она была сумасшедшей и говорила мне, что я — это корень зла в аморфной плоти, и из-за меня она должна постоянно находиться рядом с церковью и принимать Христа… и ещё то, что она тоже делала вид, будто пытается излечить меня от тяжёлой болезни… но от какой именно, я долго не знала: она мне никогда ничего не рассказывала, только пытала меня епитимьями, когда возвращалась откуда-то, поздно вечером… когда мне было десять лет, я сбежала от неё и нашла здесь свой настоящий дом.
— Сбежала? Почему?
— Потому что я просто узнала, что она была членом «Дома Господа». И я прокляла её за это…
— Что?!
Исаак был поражён.
— Здесь мы основали убежище.
Страница
4 из 8
4 из 8