Тысяча лиц

— Один из моих детей, — спокойно ответил художник.

Я не верил ему. Это не могло быть правдой. Рисунок, мои воспоминания, ощущения чего-то родного — странное сочетание для одинокого человека, уже давно лишившегося всякой надежды.

Я еще раз углубился в своем прошлом и, копаясь в обрывках воспоминаний не смог обнаружить лиц своих родителей, братьев, сестер. Их словно и не существовало в моей многовековой жизни.

— Ты помнишь его? Вы ведь встречались… О я помню, мне показалось это таким волнительным.

Художник тяжело выдохнул и показал мне на противоположную стену, где среди множества ярких, живых образов отыскался и мой скромный портрет.

Наваждение продолжалось. Я спал и не мог проснуться. Кошмар. Невероятный кошмар, сковавший по рукам и ногам, подвел меня к портрету и окатил ледяной водой. Я смотрел в зеркало и мой рисованный двойник с легкой улыбкой удивлялся моему нескрываемому окаменению.

— Я нарисовал тебя очень давно, но именно ты удался мне как никто иной. Ты жил, не затерявшись среди живых…

— О чем вы? — растерянно прошептал я, чувствуя, что ноги подкашиваются.

Его рука коснулась моего плеча, но я не скинул ее и не бросился прочь, а замер на месте каменным изваянием. Всю свою жизнь я искал истину, а когда она сама нашла меня, я готов был провалиться сквозь землю и потерять вместе со своим равновесием память и больше никогда об этом не вспоминать.

— Даже сажей можно написать счастье… — вкрадчиво, и с некой грустью, прошептал художник.

Мой голос ответил за меня:

— Это сказал Леонардо.

— И он тоже, — согласился художник.

Я смотрел на свой рисованный образ и молчал. Жизнь пролетала передо мной и не смогла зацепиться ни за один год. Я казался себе календарем — лист отрывался от толстой пачки и падал в кучу ненужных дней, прошедших безвозвратно и ставших бесполезным мусором.

— Что я такое?

— Ты мой успех, — ответил художник. — Я повторюсь! Ты не затерялся в общем потоке живых людей, не сошел с ума, не сгорел и не разорвался на части, как те бездушные творения, которых я создал до и после тебя.

— Всего лишь рисунок, мазок кисти или грифеля карандаша … и ничего другого… пустой звук… пародия на живое существо, — не слыша своего создателя, я нес полную несуразицу, путаясь в собственных мыслях.

— Нет, нет, не думай. Ты один из них, — рука художника указала на рисунки, — кто смог стать полноценным человеком. Ты превратился в заложника собственных мыслей, мечтаний, мучений, фантазий, которые так и не смогли воплотиться в жизнь. Ты не сломался! Понимаешь!

— И что же было дальше? — уткнувшись в исчерченный карандашом лист, репортер нервно кусал карандаш, придумывая и осмысливая следующий вопрос.

— Я ушел, — спокойно ответил я.

— Как? И вы больше не встречались?! — удивился он.

— Нет. В том не было нужды. Я получил, что желал. Увидел тысячу лиц и отыскал среди них свое.

— Удивительно, — на одном дыхании выдохнул репортер.

— Безусловно. Именно в этом и состоит жизнь. Я обрел себя и смирился с этим. Теперь я стал жить по-другому, и мой отец, кем бы он ни был, сделал мне самый главный подарок. Он нарисовал мой портрет.

Я извлек из кармана древнюю монету, — которую нельзя было ни продать, ни потерять, ни подарить — и положил ее на стол.

Репортер осторожно протянул руку и в последний момент остановился, спросил:

— Вы позволите?

— Безусловно. — Я не стал возражать.

Он взял ее в руку, покрутил, попробовал на зуб и внимательно посмотрел на меня:

— Все что вы сказали: действительно правда?!

— Вопрос веры не требует доказательств. Разве не так? — уклонился от прямого ответа я.

Молодой человек кивнул и дрожащим голосом, констатировал:

— Вы рассказали мне действительно невероятную историю.

Прощаясь, мы пожали друг другу руку; а когда он исчез за дверью, я позволил себе повернуть голову и, подойдя к камину, проницательно посмотрел на картину. Удачная работа — прекрасные, живые краски, четкие тонко подмеченные черты лица, мое и моего нового знакомого бравшего у меня интервью. Молодой человек стал прекрасным продолжением своего рисованного образа. Вдумчивый, острый ум, неудержимый интерес к жизни — эта работа, безусловно, удалась художнику.

Я покрутил в руке старую монету, улыбнулся и убрал ее в карман — мой единственный отцовский подарок. Подойдя к календарю, я сдвинул метку и посмотрел на магическое число. Завтра был мой очередной день смерти, который с завтрашнего дня я собирался переименовать в первый день рождения.