Я вижу смерть

Спросят его, так он с ней еще месяц назад расстался.

Мистер Пронарски смотрел на свое отражение и с ужасом осознавал, что это все было с ним. Было на самом деле. Было правдой.

— Джон, я беременна…

Джон отскочил от зеркала, увидев в нем свою Шейлу.

Нет!

Его прекрасная и горячо любимая жена стояла в зеркале и счастливо улыбалась.

— Джон, у нас будет еще малыш.

Джон яростно затряс головой и зажал уши руками, не желая ничего слышать. Нет! Только не надо так!

— Джон, — Шейла улыбнулась ему и шепотом, чтобы не разбудить маленького сына, продолжила: — Я беременна.

Джон на секунду замер, а потом нерешительно улыбнулся. Что-то нехорошее шелохнулось в сознании, наверное, просто усталость от тяжелой рабочей недели. Ведь перед отпуском всегда завал дел.

— Джон, ты не рад?

Голос Шейлы стал менее счастливым и радостным…

— Хватит! — закричал Джон, еще сильнее сжимая голову, словно это могло спасти его от отражения.

Он неожиданно выпрямился и погрозил Шейле-из-зеркала кулаком. Совершенно по-детски и почти беспомощно.

— Убирайся! Тебя нет! — его голос дрожал от страха и напряжения.

Это всего лишь сон… Правда ведь, сон? Он проснется, и Шейла будет рядом, и их маленький сынишка будет мирно дремать в детской, и вообще все будет хорошо.

Шейла в отражении лишь мягко улыбнулась и указала рукой на тумбочку, где обычно хранился ее пистолет.

— Нет, нет, нет!

Джон снова замотал головой из стороны в сторону, так сильно, что потерял равновесие, не удержался на ногах и упал. Сознание мутнело, и в нем смешивалось все, что было, что могло быть и все, что есть, рождая ядерно-отравленную смесь, которую Джон не мог вынести.

Джон отвернулся от Шейлы и взглянул в зеркало, делая вид, что хочет поправить прическу. Он не мог понять, что его взволновало и насторожило в новости Шейлы. Ведь он всегда сам хотел второго ребенка.

— Джон, тебя обеспокоила моя беременность?

Джон вздрогнул. На секунду в его голове возник голос давно умершего отца: «Все бабы — шлюхи!»

Мужчина обернулся от зеркала и, задумчиво посмотрев на жену, вышел из детской. Шейла, чуть встревоженная, намеревалась пойти за ним, но тут захныкал ребенок, и она осталась.

Джон долгое время сидел в спальне и пытался понять, что его насторожило. Герберт приучил его всегда все анализировать и рассуждать логически. Логикой можно опровергнуть любой кошмар, говорил он…

говорил…

Отец тоже говорил. «Все бабы — шлюхи». Почему отец так говорил? Шейла — порядочная женщина…

«Все бабы — шлюхи!»

«Все бабы — шлюхи!»

Эта фраза выжигала Джону мозг, постепенно подводя к краю…

Мужчина медленно встал и, как во сне, подошел к ящику тумбочки. Шейла в отражении никуда не исчезла, просто молча стояла и нежно улыбалась. Джон открыл ящик и, просунув руку, достал из потайного отделения пистолет.

Полиция не нашла его, потому что искала спустя рукава, им лишь бы отделаться поскорей. А Джон не стал показывать им пистолет. Зачем? Понятное дело, что пистолет ни при чем.

Джон в недоумении посмотрел на пистолет. Тот был в крови…

Он ударил ее в висок, она даже не вскрикнула. Это хорошо, не надо ребенка будить раньше времени.

Джон нес Шейлу в подвал и по дороге размышлял над словами отца.

«Все бабы — шлюхи».

Может, он в чем-то был прав? Джон и сам неоднократно замечал, что Шейла иногда поглядывает на других мужчин, покрасивее, чем он, или посостоятельней. Небось хотела себя продать подороже. И продавала, конечно!

— Тварь, ты больше не сможешь врать мне… — прошептал он, опуская ее на пол в подвале и рассеянно улыбаясь.

Потом Джон вернул на место пистолет, принес с кухни нож, расстелил пленку, приготовленную для будущей теплицы. Первый его удар пришелся Шейле в живот…

Джон замер с пистолетом в руке. Потом снова посмотрел в зеркало.

— Неужели?

Донельзя нелепый и детский вопрос сорвался в воздух сам собой.

Ребенка он убил чуть позже. Вторым. Все равно этот кусок мяса тоже не его. Женщинам нельзя доверять, она много лет морочила ему голову, говоря, что любит и что верна. Еще и ребенка родила непонятно от кого. А ему не нужны чужие дети. Пусть ублюдок идет к своей мамочке, которая на поверку оказалось прожженной, лгущей годами сукой, что до самой смерти играла в театр, рыдая и умоляя оставить ее в живых.

Джон рассмеялся, срезая мясо с костей и аккуратно укладывая его в специальные посудки для обедов. Надо будет потом еще и пленкой замотать, эстетически приятней.

Кости он вывез и выкинул в мешках с камнями. Вернувшись с легкой прогулки до реки, Джон убрался дома и лег спать. Долгий вечер последнего рабочего дня изрядно утомил его…

Мужчина в ужасе смотрел на свое отражение в зеркале.