Инвольтация Европы

Насколько Константин знал старика, тот явно был в смятении.

— Лу-Гару… Ты пришёл ко мне, хотя первая, кого должен заподозрить, спит в твоей постели!

— С чего ты взял, что я с ней не поговорил?

— Я изучил тебя, мой мальчик. В таком виде ты будешь от неё прятаться до самого последнего часа. Судя по всему, тебе осталось не так уж много. Где твой «ангел»?

Константин всегда восхищался умением Мастера свернуть с главной тропы беседы.

— Я не твой мальчик, хотя ты и прав: боюсь показаться Лу. Я люблю её, Аневрин. Ты когда-нибудь любил?… А уйду я скоро, потерпи, меньше суток…

— Зря ты так, — вздохнул филид. — Ты мне дорог, как были дороги десятки похожих парней. Да, зажился я. Любил, Костя, ещё как любил. И в Орден попал из-за любви. Только её не спасти было. Ты свою спас. Хотя… Я не знаю, был бы я рад такому спасению на месте твоей женщины.

Странное дело: приговорённый к смерти копейщик почти жалел волшебника. И как верно старый лис подметил о Лу! Вдруг её страх перед внутренним зверем породил ненависть к нему, к Константину? А с ним и ко всему Ордену. Нет, в это хранитель отказывался верить.

— Ты меня смутил. В любом случае, с Копьём надо расстаться, причём добровольно. Кто-то из вас спрятал моего «маленького добряка». Но Семаргл его найдёт. Хочешь, помоги.

Старик протянул руку, и в неё прилетел посох, стоявший в углу. Аневрин закрыл глаза, что-то шепча себе под нос. От посоха растеклось изумрудное сияние. Мастер искал следы, уводящие от замка. Чужих магов здесь действительно не было. Ведь для того, чтобы зомбировать, не обязательно пересекать рубежи замка. Вот приготовить могилу…

— Кто-то из нас, — заключил Аневрин. — Теперь твоя душа.

Он вызвал на экран своего внутреннего взора образ копейщика и начал мысленный поиск.

— В замке! — удивлённо констатировал Мастер. — Причём не где-нибудь, а…

В зал ворвались Жива и полуобнажённая Лу.

— Чёртова мышь! — кричала Жива. — Ты убила его!…

Жена Аневрина продолжала что-то кричать, вероятно, ссора началась давно. А Лу остановилась на пороге, увидев Константина. Она долго глядела на него, не слушая Живу, но когда та толкнула её в плечо, словно проснулась.

— Ведьма, — процедила Лу и стала меняться.

Жива стояла, поражённая. Отчего-то она забыла о защите.

Теперь Лу больше походила на летучую мышь, чем на человека: тёмный мех, заострённые уши, перепончатые крылья, развернувшиеся за спиной. Лу схватила когтистыми лапами Живу за талию и швырнула ведунью вглубь зала. Затем с шипением прыгнула к ней и принялась душить.

Аневрин первым сбросил оцепенение. Он нанёс магический удар Лу. Константин чудом успел мобилизовать все силы и устремить их на защиту своей женщины. Слишком слаб…

Щит был пробит, и девушка-зверь, как пушинка, слетела с Живы.

Константин упал на колени, теряя сознание.

Пелена душистого курения, тьма жилища, построенного из жердей, покрытых войлоком. Костёр в центре, возносящий через дымовое отверстие тепло к небу. Константин боролся со сном.

Эчи пел бесконечную горловую песню. Сначала Константин морщился от утробных звуков, которые исторгал из себя Эчи, позвякивая бубенцами и тряся невзрачной коричневой погремушкой. Она издавала вкрадчивое шипение, словно внутри неё болтались несколько змей. Затем Константин втянулся, почувствовал смысл, влился в нутряное «о-о-о-й-о-о-о-й-е-е-ей»… Константину чудились поля и горы, он смотрел на них сверху. Эчи оборвал ритм, отложив погремушку в сторону. Теперь шаман мерно качал руками, не прекращая песни.

Константин стал орлом. Орлом, летящим к Концу времён. Взгляд выхватывал мельчайшие детали. В какой-то момент нижняя сверхподробная картина собралась в нечто единое, и Константин-орёл осознал: лететь к Концу времён можно вечно, ведь это путешествие по кольцу.

Открытие слегка испугало и чуть-чуть разочаровало Константина. Он лёг на правое крыло, изменяя направление полёта. Стало ясно: Константин-орёл на том же пути. Куда ни подайся — всё одно…

Сложить крылья, упасть, отказавшись от бесконечной погони за собственным хвостом! У самой земли Константин опомнился и вышел из пике. «Не решение!»

Он снова набрал высоту и восхищённо принял в себя прекрасную картину, лежащую под ним.

Эчи растворял рассудок Константина, развеивал его «я», отнимал желания, ощущения, мысли. Не осталось альпиниста, студента, человека. Был орёл. Вечный орёл.

Утром Константин проснулся, плача об утерянных крыльях и драгоценных горах и долине, над которыми можно лететь бесконечно…

Копейщик застонал, разлепляя веки. Аневрин задумчиво бормотал, сидя на стуле и «поигрывая» изумрудным сгустком энергии, вращающимся над узкими ладонями. Константин попробовал приподняться. Ватные руки не хотели напрягаться, скользили по паркету.