Добавить в моё избранное
29 мин, 26 сек 9243
Но не оттого, что мне было стыдно за поступок, а оттого, что не мог отправить туда же и их, в вонючий загаженный унитаз, а упыри на фоне алых стягов и портретов «дорогого Леонида Ильича» продолжали читать мне мораль и возмущаться столь отвратительным и недостойным поступком. Обидно выглядеть дураком в глазах умных, но ещё обидней выглядеть дураком в глазах дураков.
Наверное, в этот самый день я осознал свою ненормальность и задумался, кто же превратил меня в ЧМО — заботливые предки или лучшая в мире система образования? Но ответа не нашел.
В общем, всё по Фрейду. Вырос моральным уродом. Социальная машина попробовала меня на вкус и выбросила через задний проход на задворки системы общественных отношений. Когда состарившиеся родители, наконец, обратили внимание на свое чадо, то с ужасом обнаружили, в кого оно превратилось, и почти отказались от меня. Я не был в претензии. В конце концов, я явился одним из проявлений сложной закономерности блуждания белка в мужском организме, сработавшей, скорее, в качестве исключения — трудно было поверить в то, что я оказался самым проворным среди прочих, чтобы пробить себе дорогу к свету. Исходя из всей моей убогой жизни этого в принципе произойти было не должно. Но произошло…
Так, в результате моей несмерти, жестокий мир родил незаметного библиотекаря в одной глухой и никем не посещаемой читальне на краю большого страшного города.
Оговорюсь сразу: я не был книжным червем и не нашел никакой отрады среди многочисленных запыленных фолиантов. Это к тому, чтобы у дорогого слушателя не создалось впечатление обо мне как о некоем замученном собственным разумом существе в очках — их я не носил, — ничего подобного! Мне были чужды как большие философские трактаты, так и художественные опусы. Иногда, скорее от скуки, нежели от великого интереса, я почитывал ту или иную книжицу, но не более. Разве что немного увлекался медициной.
Друзей не завел, знакомых растерял. В общем и целом остался один, если так можно выразиться — «остался». Наверное, всегда был один…
Она выплывает из общей серой массы. Словно белый, почти воздушный кораблик, парящий на волнах сточных вод, но не запятнанный смрадными выбросами коллектора. Да, она действительно красива. Невесома и чиста, как свежий снег в диком поле.
Две стройные ножки, грациозно месят скопившуюся на асфальте грязь, будто не замечая препятствий. На тонкие руки надеты длинные, достающие почти до локтя черные перчатки, что придает им некую загадочность. Светлые волосы аккуратно убраны под капюшон и, самое главное, как ляп на фоне идеального пейзажа маячит красное пальто. От зрелища у меня начинают болеть глаза. Пытаюсь сконцентрироваться на лице, но не могу отвести взгляда от этой чертовой материи. Точно такую же, которая пестрила в кабинете директора в тот день, когда я постиг во всей красе свою ненормальность. Красные флаги цвета надежды, вы обещали мне светлое будущее, а вместо этого сгинули под неумолимым натиском моли в кладовых бывших «ОБ»-, «ГОР» — и прочих «КОМов». Но меня моль не ест, поэтому я остался существовать, преумножать свою бесполезность на этот проклятом, закутанном в дырявое одеяло атмосферы шарике.
Пока отвлекаюсь от одежды и занимаю голову чем-то другим, ещё более дурным, нежели мое желание искромсать эту тряпку тореадора, она проходит мимо меня. Очевидно я улыбаюсь — мышц на лице от холода или ещё от чего-то не чувствую вообще, — потому что её лицо искривляется в ужасной гримасе. Несколько мгновений аккуратно подведённые глазки изучают меня, при этом выражая откровенное и нескрываемое отвращение, после чего голова поворачивается вперед, а длинные ножки ускоряют частоту своего перемещения в пространстве. Девочка явно напугана, что такое чучело, по виду сбежавшее с кукурузного поля, предпримет некие действия в отношении неё. Даже просто заговорит. Этого достаточно.
А небо над головой по-прежнему затянуто паутиной высоковольтных проводов, слегка поигрывающих на декабрьском ветре. Я всё так же не могу взлететь, но сейчас меня это мало волнует. Я взбешен. Просто вне себя от негодования. Мне наплевать в данный конкретный момент на то, что я не могу летать, но не мешайте же спокойно ползать, не суйтесь в мою ничего интересного не представляющую навозную кучу! Но нет, этот мир слишком извращён, чтобы дать такому убожеству спокойно жить, иначе бы я просто не был убогим — вот его злая шутка, проигрываемая им со мной с завидной регулярностью.
Ступаю на узкую дорогу и иду за ней. Правая рука во внутреннем кармане крепко держит рукоятку удобного, греющего ножа. Хорошо, что девочка не оглядывается, очевидно, что мысли обо мне вылетели из её прекрасной головы, как только моя уродливая физиономия покинула пределы её взгляда — вероятно, осознание того, что в мире может существовать такая биологическая ошибка как я, не вяжется с её гармоничной жизнью. Ну что ж…
Дорога пустеет и, петляя, уводит нас всё дальше в глухие дворы одинаковых многоэтажек.
Наверное, в этот самый день я осознал свою ненормальность и задумался, кто же превратил меня в ЧМО — заботливые предки или лучшая в мире система образования? Но ответа не нашел.
В общем, всё по Фрейду. Вырос моральным уродом. Социальная машина попробовала меня на вкус и выбросила через задний проход на задворки системы общественных отношений. Когда состарившиеся родители, наконец, обратили внимание на свое чадо, то с ужасом обнаружили, в кого оно превратилось, и почти отказались от меня. Я не был в претензии. В конце концов, я явился одним из проявлений сложной закономерности блуждания белка в мужском организме, сработавшей, скорее, в качестве исключения — трудно было поверить в то, что я оказался самым проворным среди прочих, чтобы пробить себе дорогу к свету. Исходя из всей моей убогой жизни этого в принципе произойти было не должно. Но произошло…
Так, в результате моей несмерти, жестокий мир родил незаметного библиотекаря в одной глухой и никем не посещаемой читальне на краю большого страшного города.
Оговорюсь сразу: я не был книжным червем и не нашел никакой отрады среди многочисленных запыленных фолиантов. Это к тому, чтобы у дорогого слушателя не создалось впечатление обо мне как о некоем замученном собственным разумом существе в очках — их я не носил, — ничего подобного! Мне были чужды как большие философские трактаты, так и художественные опусы. Иногда, скорее от скуки, нежели от великого интереса, я почитывал ту или иную книжицу, но не более. Разве что немного увлекался медициной.
Друзей не завел, знакомых растерял. В общем и целом остался один, если так можно выразиться — «остался». Наверное, всегда был один…
Она выплывает из общей серой массы. Словно белый, почти воздушный кораблик, парящий на волнах сточных вод, но не запятнанный смрадными выбросами коллектора. Да, она действительно красива. Невесома и чиста, как свежий снег в диком поле.
Две стройные ножки, грациозно месят скопившуюся на асфальте грязь, будто не замечая препятствий. На тонкие руки надеты длинные, достающие почти до локтя черные перчатки, что придает им некую загадочность. Светлые волосы аккуратно убраны под капюшон и, самое главное, как ляп на фоне идеального пейзажа маячит красное пальто. От зрелища у меня начинают болеть глаза. Пытаюсь сконцентрироваться на лице, но не могу отвести взгляда от этой чертовой материи. Точно такую же, которая пестрила в кабинете директора в тот день, когда я постиг во всей красе свою ненормальность. Красные флаги цвета надежды, вы обещали мне светлое будущее, а вместо этого сгинули под неумолимым натиском моли в кладовых бывших «ОБ»-, «ГОР» — и прочих «КОМов». Но меня моль не ест, поэтому я остался существовать, преумножать свою бесполезность на этот проклятом, закутанном в дырявое одеяло атмосферы шарике.
Пока отвлекаюсь от одежды и занимаю голову чем-то другим, ещё более дурным, нежели мое желание искромсать эту тряпку тореадора, она проходит мимо меня. Очевидно я улыбаюсь — мышц на лице от холода или ещё от чего-то не чувствую вообще, — потому что её лицо искривляется в ужасной гримасе. Несколько мгновений аккуратно подведённые глазки изучают меня, при этом выражая откровенное и нескрываемое отвращение, после чего голова поворачивается вперед, а длинные ножки ускоряют частоту своего перемещения в пространстве. Девочка явно напугана, что такое чучело, по виду сбежавшее с кукурузного поля, предпримет некие действия в отношении неё. Даже просто заговорит. Этого достаточно.
А небо над головой по-прежнему затянуто паутиной высоковольтных проводов, слегка поигрывающих на декабрьском ветре. Я всё так же не могу взлететь, но сейчас меня это мало волнует. Я взбешен. Просто вне себя от негодования. Мне наплевать в данный конкретный момент на то, что я не могу летать, но не мешайте же спокойно ползать, не суйтесь в мою ничего интересного не представляющую навозную кучу! Но нет, этот мир слишком извращён, чтобы дать такому убожеству спокойно жить, иначе бы я просто не был убогим — вот его злая шутка, проигрываемая им со мной с завидной регулярностью.
Ступаю на узкую дорогу и иду за ней. Правая рука во внутреннем кармане крепко держит рукоятку удобного, греющего ножа. Хорошо, что девочка не оглядывается, очевидно, что мысли обо мне вылетели из её прекрасной головы, как только моя уродливая физиономия покинула пределы её взгляда — вероятно, осознание того, что в мире может существовать такая биологическая ошибка как я, не вяжется с её гармоничной жизнью. Ну что ж…
Дорога пустеет и, петляя, уводит нас всё дальше в глухие дворы одинаковых многоэтажек.
Страница
2 из 8
2 из 8
