Черный Форд мчался по дороге с бешеной скоростью. В стекле заднего вида остался поворот с Малого кольца, заброшенный завод растворялся в туманной дымке. Ржавые рельсы долго бежали вслед за машиной, но потом их перекрыл знак «ПУТИ НЕТ» подпертый для уверенности бетонной плитой…
Добавить в моё избранное
30 мин, 46 сек 11483
Сегодня Лёша особенно нервничал. Ему казалось, что он сел за руль машины времени, постепенно в памяти проступали очертания Старых Районов — той части города, в которой издавна жили лишь бедняки, да труженики промзоны.
«Когда-то Районы были другими».
Свет преломлялся через трещинки на лобовом стекле, и падал на лицо. Нет, нужна ещё одна сигарета. Кажется, Маша задремала и не будет ругаться. Несколько жадных затяжек, и половину суперлегкого Кента уже растворились в легких. Салон Форда заволокло дымом.
— Сколько раз я тебе говорила — не кури при ребенке!
По салону прокатилось сонное эхо. Обзор закрыла рука жены, а в следующее мгновенье сломанная сигарета вылетела в окно.
— Извини, я волнуюсь.
Третье извинение за сегодня — сперва за то, что не выключил чайник, потом за то что чуть не слетел в кювет на съезде с кольца. И вот теперь — снова. Иногда Леше казалось, что его жизнь — это вечные извинения перед женой.
Быстрый взгляд в сторону — кажется, здесь был парк. Целую вечность назад. Сейчас трава достигала метра в высоту, кое-где виднелись скамейки на которых годами никто не сидел. Память оставила другие впечатления от этого места. Интересно, там ли ещё колодец, в котором утонул cын фельдшера? Вечность, не меньше.
— Сколько вы не виделись с отцом? — спросила Маша.
— С 83 года.
Когда Леша пришел из армии, мать встретила его одной ночнушке. Она стояла посреди комнаты, растерянная, словно зимний воробей. «Отец нас бросил» — сказала она. — «Перебрался в больницу, просил не звонить, не писать, и не приезжать». А спустя двадцать лет после этого случая — буквально три дня назад — Алексею пришло письмо. Отца больше нет. В плотном конвертике старого образца лежали документы на больницу. Они пахли тленом, такое бывает, когда бумага долго лежит в шкафу. «То есть, теперь это мерзкое место, разлучившее нашу семью, принадлежит мне?». Леша закрылся в кабинете на всю ночь. Он раскладывал перед собой подшитые листки, словно карты Таро. Продать, уничтожить, забыть навсегда. Узнав о его намерении, Маша устроила скандал — «Ты совсем чокнулся? Отказываешься от недвижимости!». «У нас есть деньги, лишнего нам не нужно». Видя решительность мужа, Маша сменила тактику: «Ну солнышко, давай просто съездим и посмотрим? Может что-то стоящее? Может, у этого места есть будущее?»
— Будущего нет…
— Что?
— Ничего. — сказал Алексей. — «Я снова мыслю вслух».
Дно Форда заскрежетало о извилистую дорогу, и Лёша понял — больница близко. Из за деревьев показалась башня — центральная часть больницы. На вершине башни ничего не было — она представляла собой убогую пагоду советского образца, которым обычно украшались дома обкомов. Ниже шли окна — словно раны — вытянутые щелки с осыпающейся лепниной. Когда машина подъехала ещё ближе, больница предстала во всем своём противоестественном уродстве.
Когда-то здесь лечили работников завода. Старые Районы отличались плохой экологией, круглый год они утопали в смоге, смертельную cерь изредка разбавлял разноцветный дым, особенно едкий, и очень ядовитый. Количество раковых больных росло с каждым годом, и больнице присвоили статус хосписа. Врачи и медсестры превратились в стражников — большинство из них когда-то потеряли здесь и своих близких. А отец Леши — Евгений Петрович Карпов — властвовал над этим. «Мой папа — главврач» — говорил когда-то Леша. В детстве он мало что понимал. Приходя к отцу на работу, он старался пробежать коридоры как можно быстрее. Измученные лица, сраженные предлетальной тоской, исчахлые люди, и вечная вонь казались ему нормальными. Лет в тринадцать он впервые попал в нормальную больницу — с тех пор его визиты к отцу на работу стали все реже, и реже. Он осознал, что отец работает со смертью. Он в ней, как водолаз в воде, или пожарный в пламени.
Леша сглотнул и медленно вжал педаль тормоза.
Старое здание напоминало труп — распахнутыми дверями играл ветер, под выбитыми окнами разрослись пятна пожара. Время нещадно жрало это место, кажется, фронтон хранит следы его зубов — там и тут дыры. Оно было таким и раньше, и любой, кто знает историю этого места (а таких уже нет в живых) может это подтвердить.
— Миленько для хосписа. — Иронично заметила Маша.
— Ты не знаешь, какие ужасы здесь творились. Посидите с Олежкой в машине, я осмотрюсь по быстрому, и уедем.
Леша уже направился к воротам, как вдруг за спиной раздалось властное «Нет уж!»
Маша схватила сына за руку и наплела что-то про волшебный замок. Ну да, очень волшебный. Если здесь и было волшебство — то черное, и Леша прекрасно помнил…
«Нет, ничего не было» — сказал он сам себе.
Через час с осмотром было покончено. Маша, Леша и Олег стояли в вестибюле. Олег водил солдатика по регистратурной решетке, и даже не подозревал, что чувствует его папа.
— Ну, и что мы будем с этим делать?
«Когда-то Районы были другими».
Свет преломлялся через трещинки на лобовом стекле, и падал на лицо. Нет, нужна ещё одна сигарета. Кажется, Маша задремала и не будет ругаться. Несколько жадных затяжек, и половину суперлегкого Кента уже растворились в легких. Салон Форда заволокло дымом.
— Сколько раз я тебе говорила — не кури при ребенке!
По салону прокатилось сонное эхо. Обзор закрыла рука жены, а в следующее мгновенье сломанная сигарета вылетела в окно.
— Извини, я волнуюсь.
Третье извинение за сегодня — сперва за то, что не выключил чайник, потом за то что чуть не слетел в кювет на съезде с кольца. И вот теперь — снова. Иногда Леше казалось, что его жизнь — это вечные извинения перед женой.
Быстрый взгляд в сторону — кажется, здесь был парк. Целую вечность назад. Сейчас трава достигала метра в высоту, кое-где виднелись скамейки на которых годами никто не сидел. Память оставила другие впечатления от этого места. Интересно, там ли ещё колодец, в котором утонул cын фельдшера? Вечность, не меньше.
— Сколько вы не виделись с отцом? — спросила Маша.
— С 83 года.
Когда Леша пришел из армии, мать встретила его одной ночнушке. Она стояла посреди комнаты, растерянная, словно зимний воробей. «Отец нас бросил» — сказала она. — «Перебрался в больницу, просил не звонить, не писать, и не приезжать». А спустя двадцать лет после этого случая — буквально три дня назад — Алексею пришло письмо. Отца больше нет. В плотном конвертике старого образца лежали документы на больницу. Они пахли тленом, такое бывает, когда бумага долго лежит в шкафу. «То есть, теперь это мерзкое место, разлучившее нашу семью, принадлежит мне?». Леша закрылся в кабинете на всю ночь. Он раскладывал перед собой подшитые листки, словно карты Таро. Продать, уничтожить, забыть навсегда. Узнав о его намерении, Маша устроила скандал — «Ты совсем чокнулся? Отказываешься от недвижимости!». «У нас есть деньги, лишнего нам не нужно». Видя решительность мужа, Маша сменила тактику: «Ну солнышко, давай просто съездим и посмотрим? Может что-то стоящее? Может, у этого места есть будущее?»
— Будущего нет…
— Что?
— Ничего. — сказал Алексей. — «Я снова мыслю вслух».
Дно Форда заскрежетало о извилистую дорогу, и Лёша понял — больница близко. Из за деревьев показалась башня — центральная часть больницы. На вершине башни ничего не было — она представляла собой убогую пагоду советского образца, которым обычно украшались дома обкомов. Ниже шли окна — словно раны — вытянутые щелки с осыпающейся лепниной. Когда машина подъехала ещё ближе, больница предстала во всем своём противоестественном уродстве.
Когда-то здесь лечили работников завода. Старые Районы отличались плохой экологией, круглый год они утопали в смоге, смертельную cерь изредка разбавлял разноцветный дым, особенно едкий, и очень ядовитый. Количество раковых больных росло с каждым годом, и больнице присвоили статус хосписа. Врачи и медсестры превратились в стражников — большинство из них когда-то потеряли здесь и своих близких. А отец Леши — Евгений Петрович Карпов — властвовал над этим. «Мой папа — главврач» — говорил когда-то Леша. В детстве он мало что понимал. Приходя к отцу на работу, он старался пробежать коридоры как можно быстрее. Измученные лица, сраженные предлетальной тоской, исчахлые люди, и вечная вонь казались ему нормальными. Лет в тринадцать он впервые попал в нормальную больницу — с тех пор его визиты к отцу на работу стали все реже, и реже. Он осознал, что отец работает со смертью. Он в ней, как водолаз в воде, или пожарный в пламени.
Леша сглотнул и медленно вжал педаль тормоза.
Старое здание напоминало труп — распахнутыми дверями играл ветер, под выбитыми окнами разрослись пятна пожара. Время нещадно жрало это место, кажется, фронтон хранит следы его зубов — там и тут дыры. Оно было таким и раньше, и любой, кто знает историю этого места (а таких уже нет в живых) может это подтвердить.
— Миленько для хосписа. — Иронично заметила Маша.
— Ты не знаешь, какие ужасы здесь творились. Посидите с Олежкой в машине, я осмотрюсь по быстрому, и уедем.
Леша уже направился к воротам, как вдруг за спиной раздалось властное «Нет уж!»
Маша схватила сына за руку и наплела что-то про волшебный замок. Ну да, очень волшебный. Если здесь и было волшебство — то черное, и Леша прекрасно помнил…
«Нет, ничего не было» — сказал он сам себе.
Через час с осмотром было покончено. Маша, Леша и Олег стояли в вестибюле. Олег водил солдатика по регистратурной решетке, и даже не подозревал, что чувствует его папа.
— Ну, и что мы будем с этим делать?
Страница
1 из 9
1 из 9
