Оплот

В салоне мазали неделями и только потом… А тут…

— Ты украл концентрат?— догадалась мать.

— Да, — буркнул Сергей.

— Мне надо позвонить. — Она потянулась к трубке, принялась нажимать кнопки.

Сергей отошёл от стола, повернулся спиной. Не так он представлял себе этот разговор. Пусть не героем, но достойным продолжателем дела Питирима хотел Сергей оказаться в глазах матери, а получилось, что он угрожает разоблачением. Но ведь он согласен со всеми заповедями, обычаями, разделяет тревогу и заботу матери об Оплоте, желает общине процветания. Он привёл молодую женщину, в конце концов. А его выгоняют. Опять.

Мать закончила разговор и положила трубку.

— Слишком поздно, — сказала она. — И для тебя тоже.

В коридоре Сергея ждали медбрат и доктор Иван Иваныч.

— Готовы?— спросил врач.

— А нельзя ли немного подождать?— Сергей хотел переговорить с Олей до операции, но боялся ворваться и помешать матери.

— Дело ваше. Но учтите, чем дольше распространяется яд, тем больше придётся отрезать.

Сергей сглотнул.

— Я подожду.

Иван Иванович пожал плечами.

После разговора с матерью Сергея Оля приободрилась. Нет, не всё так плохо, решила она. Медицина у нас на высочайшем уровне, вон какие сложные операции делают. Если здесь не помогут, она продаст квартиру и отправится в Москву. Или в Израиль. Или в Германию. Никаких ампутаций. Бог ей в этом поможет.

Не успела дверь закрыться за коляской Евдокии Петровны, как в палату влетел Сергей.

— Серёжа!— обрадовалась Оля.

Сергей упал на колени перед кроватью, уткнулся головой в Олин бок.

— Это всё моя вина, — глухо произнёс он.

— Что?— удивилась Оля. Она хотела рассказать мужу о принятом решении, но теперь остановилась.

— Я украл экспериментальный препарат, Оленька. Меня посадят в тюрьму.

— Какой препарат?

Вместо ответа Сергей выложил на белую простыню свои руки.

Оля ахнула. Потом пригляделась. Откинула простынь, переводя взгляд со своей ноги на руку Сергея и обратно.

— Та мазь… — сказала она.

— Да.

— Зачем?

— Я же не знал, что в ней. Она из косметического салона. Заживляет раны, успокаивает кожу, тонизирует. Так написано на этикетке.

— Дурак!— Оля расстроилась. Подумала и сказала: — Надо сообщить врачам, пусть проведут анализ, тогда нас вылечат.

— Я выкинул банку, — правдиво ответил Сергей.

— Дважды дурак!

— Да. Прости меня, Оля. Я очень виноват. — Сергей поднял голову. — Ты меня любишь?

— А толку?— Оля хотела отвернуться, но Сергей удержал её за плечо.

— Нам выделяют дом.

— Что?— не поняла Оля.

— Нам дают дом в деревне. С огородом.

— Ты хочешь остаться?

— Если я вернусь в город, история с кражей всплывёт и меня посадят. Только здесь никто не будет задавать вопросов.

— А я? А твои руки?

— Врач сказал, слишком поздно.

— Много он понимает.

Оля прекратила сопротивляться и откинулась на подушку. Сергей придвинулся ближе.

— Ты же этого хотела: дом, семья, куча детишек. Нас поддержат, нам помогут справиться с любыми трудностями.

— Нет.

— Ты и я. В собственном доме. И звонкий детский смех.

Он потёрся носом об Олину щёку, зашептал в ухо:

— Я так сильно люблю тебя, милая. Так сильно. Я не хочу с тобой расставаться ни на минуту. Оленька, ну раз так случилось, что же поделать. Мы выдержим. Вместе. «В болезни и радости».

— В болезни и здравии, в печали и радости, — машинально поправила Сергея Оля.

— Вот-вот, — Сергей помолчал. — Маме ты очень понравилась.

Оля чуть отодвинулась и посмотрела Сергею в глаза.

— Правда?

— Правда.

— Если ты меня любишь, — медленно проговорила Оля, — то увезёшь отсюда немедленно.

Сергей вышел из палаты хмурый, обратился к доктору:

— Я готов. Делайте что надо.

— А ваша жена?— спросил доктор.

Сергей задумался.

— Вот что: у неё было сотрясение мозга, серьёзное. Она лежала в больнице.

Иван Иванович задумчиво обхватил нижнюю губу.

— Хм. Это интересно. — Тихо сказал что-то медбрату, потом повернулся к Сергею. — Ну-с, экспериментатор, пожалуйте на процедуру.

Когда заиграл мобильник, в палате крутился медбрат. Опять что-то менял в капельнице.

— Ой, как хорошо, что вы здесь, — сказала Оля. — Не могли бы вы подать мне куртку.

Это звонила Катя.

— Привет!

— Катенька, родная, привет! Я так рада тебя слышать.

— Что-то стряслось? Что это за чудовищные фото?

Оля вспомнила, что сама отправила подруге снимки с забинтованными ногами, и осеклась.