Добавить в моё избранное
29 мин, 40 сек 8078
Но это был вряд ли Виталик, поскольку он днем вернулся из рейса и должен был выйти завтра с Антоном на вторые сутки. Телефон все звонил и звонил, Антон выругался с досады, воткнул иголку обратно в тюричок, положил тюричок от греха подальше над магнитолой.
Телефон стоял на растрескавшейся тумбочке, рядом со старинной настольной лампой, между верстаком и стеллажом со всяким барахлом, под большим заклеенным скотчем плакатом, изображающим «Неоплан» с западногерманским тюнингом.
— Да? — сказал Антон трубке.
— Манаев там? — невежливо ответила трубка.
— Сейчас, — поморщился Антон, положил трубку на тумбочку, вышел из гаража. Возле скамеек охранники разожгли костер, сидели вокруг и молчали, наверное только что приложились.
— Петрович! — крикнул Антон. — Трубку возьми!
— Ага! — натужно ответил Петрович. Но не от костра, а откуда-то со стороны, из кустов.
Вернувшись обратно в бокс, Антон стал свидетелем необычного зрелища: на дальней стене, где висела икона, и куда падал квадрат света из водительской кабины, металась огромная, почти во всю стену, хвостатая тень о четырех лапках. С маленькими остренькими пальчиками на каждой лапке.
Антон вбежал в салон — так и есть. Воспользовавшись минутной заминкой, Машка пыталась добраться до веника: она подпрыгивала, скользила коготками по лобовому стеклу и недовольно пищала. До цели оставалось всего пара сантиметров.
— Сволочь! — обругал крысу Антон. — Сыра не хочешь, а сена хочешь. Корова ты, а не крыса…
Пристыженная Машка сиганула вниз, ударилась о стену, отскочила как мячик прямо в спальный отсек. Антон спустился из салона в кабину, упал в кресло, протянув руку к магнитоле.
— Б… ть! — разнеслось по всему гаражу, затихнув далеким эхом в кварталах девятиэтажек. Прыгая, Машка сбила нитки с иголкой обратно на водительское сидение.
Антон вскочил, схватил иголку и решил пришивать крючки прямо сейчас. Пока не случилось что-нибудь непоправимое…
Непоправимое, однако, уже случилось…
Иногда воздуха перед стеклами будто бы нет: едешь словно сквозь воду, даже если нет дождя. В тот раз светило медное вечернее солнце, Ольга сидела рядом и рассеянно вертела в руках выключенный микрофон. Экскурсанты уснули, утомленные купанием и обедом. Воздух за стеклом был текуч и легок.
Впереди автобуса по асфальту ехала его тень — она становилась длиннее, Антон разглядел Луну вдалеке, почти полную, с размытым рисунком на циферблате.
«Сегодня может дома и не будем, а завтра — точно», — подумал Антон.
Лес закончился, справа возникла заполненная сумерками пропасть, слева поднимался вверх скалистый обрыв, светящийся медью вечернего света и патиной кустарника.
«Странно», — подумал Антон. — «Не помню этого места».
— Авария впереди, видишь? — сказала Ольга.
— Лучше вообще в окно не смотри, если ничего доброго по пути не попадается, — посоветовал Антон.
— Не буду, — буркнула Ольга. — Просто скучно… И брось ты эти свои приметы дурацкие. Зря что ли тебе талисман подарила?
Антон взглянул вверх — талисман висел, где и положено — прямо под зеркалом заднего вида.
«Странно», — подумал Антон, прекрасно понимая, что спит и видит сон. — «Я же тогда его еще не повесил»…
— Уже шестьдесят километров проехали, а по часам всего десять минут получается, — с явной подначкой сказала Ольга.
— У тебя часы встали, — парировал Антон.
— Ой, это плохо… — покачала головой Ольга.
— Тебе плохо, — усмехнулся Антон. — У меня идут.
— Ты, как древний монгол, — сказала Ольга. — У тебя есть только сегодня, завтра, весна и лето.
«Чё темно так?» — заорал кто-то в салоне.
— Проснулись, зайцы, — скривилась Ольга. — Пошла успокаивать.
Антон неотрывно смотрел на дорогу, на границу тени, где вспыхивали время от времени зеленые и желтые искорки бутылочных осколков. Антон улыбнулся и открыл глаза. Циферблат на приборной доске, светящийся в темноте полосками цвета кошачьих глаз, показывал полтретьего ночи.
«Всего-то пятнадцать крючков осталось», — подумал Антон.
Это далекое бормотание не было таким ровным, как при чтении радиопьесы. Говорили двое: один все время повышал голос, второй — извинялся. Слишком долго и однообразно.
«Ночь уже»… — подумал Антон. — «Ночью передают то, что никто не слушает»…
«Б… ть», — донеслось из радиоприемника.
«Офонарели совсем», — подумал Антон. — Уже и в эфире по матушке».
Разговор становился все более нетрадиционным: теперь говорил все время один, второй лишь пытался время от времени вставить несколько слов. К тому же интонации этого второго совершенно напоминали Петровича.
Антон определил иголку в занавеску напротив входной двери и спустился вниз, в гараж.
Телефон стоял на растрескавшейся тумбочке, рядом со старинной настольной лампой, между верстаком и стеллажом со всяким барахлом, под большим заклеенным скотчем плакатом, изображающим «Неоплан» с западногерманским тюнингом.
— Да? — сказал Антон трубке.
— Манаев там? — невежливо ответила трубка.
— Сейчас, — поморщился Антон, положил трубку на тумбочку, вышел из гаража. Возле скамеек охранники разожгли костер, сидели вокруг и молчали, наверное только что приложились.
— Петрович! — крикнул Антон. — Трубку возьми!
— Ага! — натужно ответил Петрович. Но не от костра, а откуда-то со стороны, из кустов.
Вернувшись обратно в бокс, Антон стал свидетелем необычного зрелища: на дальней стене, где висела икона, и куда падал квадрат света из водительской кабины, металась огромная, почти во всю стену, хвостатая тень о четырех лапках. С маленькими остренькими пальчиками на каждой лапке.
Антон вбежал в салон — так и есть. Воспользовавшись минутной заминкой, Машка пыталась добраться до веника: она подпрыгивала, скользила коготками по лобовому стеклу и недовольно пищала. До цели оставалось всего пара сантиметров.
— Сволочь! — обругал крысу Антон. — Сыра не хочешь, а сена хочешь. Корова ты, а не крыса…
Пристыженная Машка сиганула вниз, ударилась о стену, отскочила как мячик прямо в спальный отсек. Антон спустился из салона в кабину, упал в кресло, протянув руку к магнитоле.
— Б… ть! — разнеслось по всему гаражу, затихнув далеким эхом в кварталах девятиэтажек. Прыгая, Машка сбила нитки с иголкой обратно на водительское сидение.
Антон вскочил, схватил иголку и решил пришивать крючки прямо сейчас. Пока не случилось что-нибудь непоправимое…
Непоправимое, однако, уже случилось…
Иногда воздуха перед стеклами будто бы нет: едешь словно сквозь воду, даже если нет дождя. В тот раз светило медное вечернее солнце, Ольга сидела рядом и рассеянно вертела в руках выключенный микрофон. Экскурсанты уснули, утомленные купанием и обедом. Воздух за стеклом был текуч и легок.
Впереди автобуса по асфальту ехала его тень — она становилась длиннее, Антон разглядел Луну вдалеке, почти полную, с размытым рисунком на циферблате.
«Сегодня может дома и не будем, а завтра — точно», — подумал Антон.
Лес закончился, справа возникла заполненная сумерками пропасть, слева поднимался вверх скалистый обрыв, светящийся медью вечернего света и патиной кустарника.
«Странно», — подумал Антон. — «Не помню этого места».
— Авария впереди, видишь? — сказала Ольга.
— Лучше вообще в окно не смотри, если ничего доброго по пути не попадается, — посоветовал Антон.
— Не буду, — буркнула Ольга. — Просто скучно… И брось ты эти свои приметы дурацкие. Зря что ли тебе талисман подарила?
Антон взглянул вверх — талисман висел, где и положено — прямо под зеркалом заднего вида.
«Странно», — подумал Антон, прекрасно понимая, что спит и видит сон. — «Я же тогда его еще не повесил»…
— Уже шестьдесят километров проехали, а по часам всего десять минут получается, — с явной подначкой сказала Ольга.
— У тебя часы встали, — парировал Антон.
— Ой, это плохо… — покачала головой Ольга.
— Тебе плохо, — усмехнулся Антон. — У меня идут.
— Ты, как древний монгол, — сказала Ольга. — У тебя есть только сегодня, завтра, весна и лето.
«Чё темно так?» — заорал кто-то в салоне.
— Проснулись, зайцы, — скривилась Ольга. — Пошла успокаивать.
Антон неотрывно смотрел на дорогу, на границу тени, где вспыхивали время от времени зеленые и желтые искорки бутылочных осколков. Антон улыбнулся и открыл глаза. Циферблат на приборной доске, светящийся в темноте полосками цвета кошачьих глаз, показывал полтретьего ночи.
«Всего-то пятнадцать крючков осталось», — подумал Антон.
Это далекое бормотание не было таким ровным, как при чтении радиопьесы. Говорили двое: один все время повышал голос, второй — извинялся. Слишком долго и однообразно.
«Ночь уже»… — подумал Антон. — «Ночью передают то, что никто не слушает»…
«Б… ть», — донеслось из радиоприемника.
«Офонарели совсем», — подумал Антон. — Уже и в эфире по матушке».
Разговор становился все более нетрадиционным: теперь говорил все время один, второй лишь пытался время от времени вставить несколько слов. К тому же интонации этого второго совершенно напоминали Петровича.
Антон определил иголку в занавеску напротив входной двери и спустился вниз, в гараж.
Страница
3 из 11
3 из 11
