Добавить в моё избранное
30 мин, 20 сек 14804
Удавшиеся знакомства можно пересчитать по пальцам. Нас будоражил не результат, а процесс: обломаться и тут же дико поржать над собой. Я становился добрым доктором, а Славик — доктором злым и весьма циничным. Зажимая в кулаке три билета в престижный кинотеатр так, чтобы скрыть оторванный контроль, я, глупо улыбаясь, совал их под нос девице, которую мы выбирали открытым общим голосованием.
— Девушка, — сиротливо блеял я, кося под «правильного» мальчика. — У нас три билета, а место между нами внезапно освободилось. Как насчёт того, чтобы заполнить пустоту?
Мы слышали тысячи различных «Нет». Но любое «Нет» выступавший вперёд Славик приводил к общему знаменателю. Он двумя пальчиками приподнимал узкие очки, скорбно косил мордаху на девицу и цедил недоумённо-презрительно: «Не с тобой, корова, разговариваем». Его узкие чёрные глазёнки смотрели сквозь девушку, наполняющуюся негодованием. Его пухлые губёнки складывались приветливой улыбкой женщине любого возраста, что шла за красоткой, отказавшейся от совместного вечера с парочкой суперменов. А я уже тянул навстречу новой судьбе кулак с мокрыми от пота билетами. После пяти-шести отказов мы забивались в кусты и дико ржали.
Быть может, одна из красоток пожаловалась «папику»? Но наши художества заслуживали битья, а не выстрела. Правда, вчера мы ещё неловко опрокинули скамейку, когда в изумительном прыжке попытались оседлать её спинку. Но за такую ерунду тратить три пули? Я не знал, кому бы пришёл в голову столь явный тупёж. И причём тут маски, а?
Определённо, из списка причин месть надо вычеркивать. Я поёжился. Жара, умучавшая город от затхлых подвалов до дырявых чердаков, теперь осталась в ином мире. Меня ласкал холодок запредельного. И тут я снова увидел ухмылку на дереве.
Чёрная молния вылетела из-за поворота. Скажи мне раньше, что лошади умеют поворачивать под прямым углом, не поверил бы! Картинки калейдоскопа: табличка «ул. Танкистов» — белые буквы на синем фоне, а секунду спустя — оскаленная морда, пена капает с губ, выпуклые глаза горят бешенством. И копыто — почти белое, сахарное, мелькнувшее в сантиметре от вздрогнувшего носа. И снова я не смог отшатнуться. Невидимая преграда загораживала отступление не хуже бетонной стены.
Страх и тоска бессилия вибрировали в груди, оцепенение сходило на нет. Но в какую сторону не бросься, проход закрыт. А вороной конь, словно спрыгнувший с рекламного плаката, яростно бесился и прыгал, желая расшибить копытом мою непутёвую башку. Глаза его пылали, будто тонкое стекло отделяло меня от вулкана, чьё жерло сейчас плеснет раскалённую лаву. Копыта и глаза — вот и всё, что не было абсолютно чёрным.
Справа город вдруг поблёк и выцвел. Сначала массивы дальних домов начали просвечивать сквозь исчезающие ближние стены. Потом мир растворился. Теперь чуть дальше руки искрилась призрачными сполохами светлая пустота. От вселенной осталось несколько кварталов, и я чуть не задевал боком границу оборванного мира.
Уяснив, что не сбежать, я тупо расслабился, запертый в прозрачной кабинке, откровенно не зная, как поступить. Бока коня вдруг подёрнулись лакированной гладью. Пасть распахнулась и застыла, как у скульптуры. Но деревянное изваяние продолжало меня ненавидеть и стремилось достать то зубами, то копытом. Конь взметнулся на задних ногах в стойку, любому бы показавшуюся прекрасной. За исключением меня, потому что копыта, вернувшись вниз, однозначно расшибут мне голову.
Что-то сдавило бока. Несильно, но ощутимо. Будто коснулись их огромные пальцы, сквозь кожу которых струилось загадочное тепло. И вдруг толчок продвинул меня вперёд. Просеменив под арками опускавшихся конских ног, я на всех парах влетел под прозрачный купол центрального универмага. Здесь копыт можно не опасаться, ибо вход сюда воспрещался не то что лошадям, но даже карманным собаченциям. Я шлёпал по мраморному полу и с облегчением наблюдал, как из призрачной пустоты проявляются привычные витрины.
Я вновь искал причины непоняток. Вспомнилась длинная стрелка городских часов, остриём уколовшая девятку. И её толстая, словно обрубленная, напарница, оттолкнувшаяся от семёрки, но так и не допрыгнувшая до восьми. Центр города запрудили машины и людские толпы. С работы возвращались сидевшие в офисах. Теперь они разменивали свободный вечер беготнёй по магазинам. Мы лениво вглядывались в лица, измученные поисками немедленного подарка себе любимому. Энергия ожидания змеилась невидимыми молниями от потенциальной покупки к потенциальному покупателю. Гигантский потенциал пронизывал волшебной дрожью. Казалось, сейчас сорвусь и брошусь в пучину магазинов, в зев распахнутых дверей супермаркета, как Аладдин в пещеру, наполненную сокровищами. Но, как и Аладдину, мне хотелось не золото с алмазами, а лампу, прячущую джинна.
Сбежать бы. Но Славян, буравящий голодными глазами подходящих красоток, висел на мне тяжким грузом. Если что шло не по его сценарию, он начинал стонать.
— Девушка, — сиротливо блеял я, кося под «правильного» мальчика. — У нас три билета, а место между нами внезапно освободилось. Как насчёт того, чтобы заполнить пустоту?
Мы слышали тысячи различных «Нет». Но любое «Нет» выступавший вперёд Славик приводил к общему знаменателю. Он двумя пальчиками приподнимал узкие очки, скорбно косил мордаху на девицу и цедил недоумённо-презрительно: «Не с тобой, корова, разговариваем». Его узкие чёрные глазёнки смотрели сквозь девушку, наполняющуюся негодованием. Его пухлые губёнки складывались приветливой улыбкой женщине любого возраста, что шла за красоткой, отказавшейся от совместного вечера с парочкой суперменов. А я уже тянул навстречу новой судьбе кулак с мокрыми от пота билетами. После пяти-шести отказов мы забивались в кусты и дико ржали.
Быть может, одна из красоток пожаловалась «папику»? Но наши художества заслуживали битья, а не выстрела. Правда, вчера мы ещё неловко опрокинули скамейку, когда в изумительном прыжке попытались оседлать её спинку. Но за такую ерунду тратить три пули? Я не знал, кому бы пришёл в голову столь явный тупёж. И причём тут маски, а?
Определённо, из списка причин месть надо вычеркивать. Я поёжился. Жара, умучавшая город от затхлых подвалов до дырявых чердаков, теперь осталась в ином мире. Меня ласкал холодок запредельного. И тут я снова увидел ухмылку на дереве.
Чёрная молния вылетела из-за поворота. Скажи мне раньше, что лошади умеют поворачивать под прямым углом, не поверил бы! Картинки калейдоскопа: табличка «ул. Танкистов» — белые буквы на синем фоне, а секунду спустя — оскаленная морда, пена капает с губ, выпуклые глаза горят бешенством. И копыто — почти белое, сахарное, мелькнувшее в сантиметре от вздрогнувшего носа. И снова я не смог отшатнуться. Невидимая преграда загораживала отступление не хуже бетонной стены.
Страх и тоска бессилия вибрировали в груди, оцепенение сходило на нет. Но в какую сторону не бросься, проход закрыт. А вороной конь, словно спрыгнувший с рекламного плаката, яростно бесился и прыгал, желая расшибить копытом мою непутёвую башку. Глаза его пылали, будто тонкое стекло отделяло меня от вулкана, чьё жерло сейчас плеснет раскалённую лаву. Копыта и глаза — вот и всё, что не было абсолютно чёрным.
Справа город вдруг поблёк и выцвел. Сначала массивы дальних домов начали просвечивать сквозь исчезающие ближние стены. Потом мир растворился. Теперь чуть дальше руки искрилась призрачными сполохами светлая пустота. От вселенной осталось несколько кварталов, и я чуть не задевал боком границу оборванного мира.
Уяснив, что не сбежать, я тупо расслабился, запертый в прозрачной кабинке, откровенно не зная, как поступить. Бока коня вдруг подёрнулись лакированной гладью. Пасть распахнулась и застыла, как у скульптуры. Но деревянное изваяние продолжало меня ненавидеть и стремилось достать то зубами, то копытом. Конь взметнулся на задних ногах в стойку, любому бы показавшуюся прекрасной. За исключением меня, потому что копыта, вернувшись вниз, однозначно расшибут мне голову.
Что-то сдавило бока. Несильно, но ощутимо. Будто коснулись их огромные пальцы, сквозь кожу которых струилось загадочное тепло. И вдруг толчок продвинул меня вперёд. Просеменив под арками опускавшихся конских ног, я на всех парах влетел под прозрачный купол центрального универмага. Здесь копыт можно не опасаться, ибо вход сюда воспрещался не то что лошадям, но даже карманным собаченциям. Я шлёпал по мраморному полу и с облегчением наблюдал, как из призрачной пустоты проявляются привычные витрины.
Я вновь искал причины непоняток. Вспомнилась длинная стрелка городских часов, остриём уколовшая девятку. И её толстая, словно обрубленная, напарница, оттолкнувшаяся от семёрки, но так и не допрыгнувшая до восьми. Центр города запрудили машины и людские толпы. С работы возвращались сидевшие в офисах. Теперь они разменивали свободный вечер беготнёй по магазинам. Мы лениво вглядывались в лица, измученные поисками немедленного подарка себе любимому. Энергия ожидания змеилась невидимыми молниями от потенциальной покупки к потенциальному покупателю. Гигантский потенциал пронизывал волшебной дрожью. Казалось, сейчас сорвусь и брошусь в пучину магазинов, в зев распахнутых дверей супермаркета, как Аладдин в пещеру, наполненную сокровищами. Но, как и Аладдину, мне хотелось не золото с алмазами, а лампу, прячущую джинна.
Сбежать бы. Но Славян, буравящий голодными глазами подходящих красоток, висел на мне тяжким грузом. Если что шло не по его сценарию, он начинал стонать.
Страница
2 из 9
2 из 9
