Дом тысячи дверей

Дверь в столовой, выходившая на задний двор, с шумом распахнулась и ударилась снаружи о стену дома. Что бы там ни было, оно звало Айрис выйти. Одурманенная чьей-то чужой, злобной волей, девушка побежала по следам к раскрытой двери. Происходящее напоминало тягучий, пропитанный потом и страхом кошмарный сон. Глаза скакали от тени к тени, а те следовали за своей жертвой нестройной волной, нашептывая едва различимые слова. В дверях продолжало стоять маленькое существо, но как только Айрис добежала и буквально вывалилась на задний двор, она обнаружила, что никого рядом нет. Дверь сзади нее захлопнулась, и девушка, лежа на болящих от удара о землю коленках и локтях, удивленно взглянула на небо — дождь прекратился внезапно, а тучи в небе, величественно храня молчание, пропустили небольшой луч солнечного света. Он озарил находившийся неподалеку, в нескольких ярдах, маленький предмет. Тепло залило сознание девушки, она ощутила сильный прилив чьей-то далекой, едва знакомой любви. Во рту откуда-то взялся приятный привкус эвкалипта, в носу ощущался свежий запах апельсинов, напоминавший давно забытое и казавшееся навсегда загубленным детство.

Трава на заднем дворе оказалась аккуратно подстриженной — это выглядело необычным для заброшенного дома. Но здесь теплилась такая сильная, такая осязаемая любовь, что, возможно, именно она оберегала это место от жуткого зла внутри. Зла, которое во тьме чердака сидело, выжидало и смеялось, смеялось, смеялось, а его эхо противными, отталкивающими смешками отражалось от липких, грязных стен.

Айрис подняла голову и рассмотрела внимательнее освещаемую солнечным лучом точку. Там, впереди, стояла маленькая пагода умиротворяющего желтого цвета, состоявшая из семи ярусов, углы которых загибались вверх. Этот маленький макет имел в высоту приблизительно полтора фута, сделан из древесины, пластика и украшен аппликациями из бумаги. Мать девушки, имея восточные корни, всегда хотела сохранить что-нибудь в качестве напоминания о своем происхождении. Она рассказывала своей дочери, когда той едва исполнилось шесть лет, что углы отбрасывают демонов, падающих с небес, обратно в их мир. Учила ее: пагода есть символ ступеней к просветлению, ступеней, по которым вознесся Будда.

Маленькое строение излучало покой и заставляло вспомнить размытые образы материнской любви — единственной, которую знала Айрис за свою жизнь. Девушка припала на колени перед пагодой, у нее по глазам потекли слезы, пробужденные грустью и одновременно радостью, что за такое долгое время ей удалось найти частичку мамы, частичку ее любви даже в этом проклятом месте, полном призраков прошлого, жаждавших настигнуть давно ожидаемую жертву.

Она знала — нужно двигаться дальше, в самое сердце неистовствующего ужаса.

Айрис медленно поднялась, бросая последний взгляд на мамину пагоду, и услышала шорох неподалеку от себя. Злобное рычание, раздававшееся за углом дома, могло принадлежать только давнему ночному кошмару девушки — любимому псу ее отца, Снапу. Отца забавляла остроумная кличка домашнего любимца, которую он придумал, — тот напоминал цветом его любимое в детстве печенье и имел острые зубы1. Пес всегда будто бы недолюбливал дочь своего хозяина, и с годами неприязнь становилась взаимной. К тому же, со смертью матери ничто больше не сдерживало отца девушки. Его мнительность, мерзкий, невыносимый характер, злобная и порочная натура давали о себе знать всё больше с каждым годом, пока Айрис взрослела и из ребенка превращалась в юную девушку. Он натренировал Снапа стеречь дочь в комнате, чтобы та не сбежала и всё время находилась дома. Ей тогда казалось, что пес без раздумий в случае необходимости перекусит ей ногу или руку.

Новая встреча со старым врагом не предвещала ничего хорошего. Рычание становилось всё громче по мере того, как пес приближался и выходил из угла. Волна неконтролируемой фобии захлестнула Айрис. Она, дрожа всем телом, с ужасом ждала, когда собака покажется и сверкнет на нее своими злыми, беспощадными глазами. Предчувствие чего-то противоестественного и неизбежного перехватывало дыхание в легких — пес наконец показал себя, но девушка не узнала его. Он был огромных размеров, напоминал больше медведя, чем собаку. Его сильно всклокоченная шерсть зловеще дыбилась, глаза горели багровым огнем, из раскрытой отвратительной пасти текли то ли слюни, то ли чья-то кровь. Снап тяжело дышал и вспарывал газон своими огромными когтями. «Этого не может быть! Не может быть! — повторяла про себя Айрис, падая назад оттого, что не глядя пятилась. — Почему здесь всё такое? Или я знала об этом? Всегда знала, прежде чем прийти сюда?» Нужно было спасаться бегством от этого чудовища, пока оно не настигло ее и не разорвало на куски.

Айрис молниеносно вскочила на ноги и метнулась в сторону двери, ведущей в столовую. Снап, заметив ее движение, с бешеным лаем, хриплым и неестественным, помчался навстречу, перерезая дорогу.