Добавить в моё избранное
30 мин, 28 сек 19518
И что она сделала? — немного помедлив, спросила Светлана.
— Она пришла и сказала, что это я сам прыгаю, — обиженно насупился маленький Дмитрий. — А чучелка успела спрятаться.
— После этого я и решила обратиться к врачам! — вмешалась Елена. — Мы с маман были сильно обеспокоены. Дима раньше ничего подобного не придумывал.
— И когда в первый раз пришла чучелка?
— Зимой! — уверенно сказал Дима.
— Да, это было в середине января! — тут же подтвердила Елена, пошуршав страницами ежедневника. — Маман вернулась в Россию под католическое рождество, когда было совсем тяжко. За неё, кстати, тоже взялись там, в Европе. Озверевшие. Поэтому особняк на Барвихе вновь ожил. Я и решила ребёнка наконец-то познакомить с бабушкой.
«Прямо смена караула» — подумала Светлана. Розалию Соломоновну Альтберг (урожденную Ерофееву) она знала очень хорошо. Политическая карьера пожилой фрау переживала очередной ренессанс. О выходе на заслуженный отдых речи не шло. Как назло, под занавес прошлого года в ЕС разразился парламентский кризис.
Вездесущая комиссия по этике шерстила всех, по привычке бросившись искать невидимую «руку Кремля». За неимением улик, за руку схватили не Кремль, а мирно проходившую мимо Розу Соломоновну. А ведь когда-то она была почетной диссиденткой и именно за борьбу с этим самым Кремлем её превозносила немецкая пресса.
Но что может быть загадочней западной толерантности? Розе пришлось срочно бежать в Аргентину. Но там она почему-то не задержалась, почти сразу прилетев в Россию, замкнув круг политической эмиграции длиною в жизнь.
Впрочем, фрау Альтберг появлялась в России гораздо чаще, чем думали родственники. И загородную резиденцию на Барвихе использовала для тайных встреч с политиками и финансистами разного ранга. Если же визит на Родину совпадал с субботним вечером, то политика отправлялась ждать за дверь. Роза устраивала небольшое чаепитие для друзей. Другом в единственном экземпляре была Света. То ли потому, что они и правда давно общались. То ли потому, что Озёрская ведала уникальным рецептом чая с виски.
Елене знать обо всём этом было необязательно. Хотя необязательно было и привозить мальчика в тот мрачный особняк с действительно странной библиотекой!
Вроде всё было ясно, мозаика должна была вот-вот сложиться. Ребёнок лишен внимания матери, малознакомая бабушка не может компенсировать этот пробел, зимнее одиночество в коттеджном поселке, жутковатые книги, бурная фантазия… Но что-то же должно было послужить спусковым крючком? Когда зародился этот образ? Что это за чучелка такая? Времени оставалось не более пятнадцати минут, а вопросов было ещё так много.
— А ты не боишься, что чучелка придёт сюда? — осторожно спросила Светлана.
— Нет! — храбро ответил мальчик и пояснил. — Что ей здесь делать? Она живёт в своём тёмном углу, выходит оттуда ночью, бродит по комнате, прыгает иногда. Вот если чучелок бы стало две, то было бы страшно. Две чучелки — это смерть.
Какое многозначительное заявление! Понять бы его смысл. Одна чучелка, стало быть, еще не предел? Откуда бы взяться второй?
— А тебя чучелка пытается найти?
— Нет. Наверное, нет. Зачем ей это?
— Я думала, что ты знаешь! — искренне удивилась врач. — Раз она к тебе приходит, значит ей что-то нужно? Может, ты боишься, что чучелка тебя съест.
Конечно, так давить на детские страхи было категорически нельзя. Но что-то подсказывало Светлане: это особый случай. Страх мальчика перед чучелкой не имеет конкретных причин. Это и не страх в привычном смысле. Скорее, смесь раздражения и брезгливости. «Вот придёт баба-яга, украдёт и съест» — эти сказки не для него, он в них не поверит. Даже если сам выдумает подобный сюжет, то не найдёт повода бояться. Чутьё не обмануло психотерапевта.
— Я же говорю, — с терпением, достойным взрослого, пояснил Дмитрий. — Чучелка вылазит из своего тёмного угла, бродит по комнате и прыгает. Всё. Она просто страшная… Да. Вот так. Я её боюсь, потому что она страшная!
— Поэтому ты прячешься под кровать…
— Поэтому я просто лежу под кроватью! — возразил мальчик. — Это не прятки. Я не прячусь. Она не ищет.
— То есть, Дмитрий, тебе всё равно: заметит она тебя или не заметит? Просто на неё неприятно смотреть?
— Да! — энергично закивал Дима. — Просто она страшная, и я её боюсь. А зачем она приходит, я не знаю. Она непонятная и поэтому страшная. Она мне напоминает о чем-то страшном. А ещё я очень-очень боюсь, что их вдруг станет две.
Вот дела! Уже ни в какие рамки такой ответ не лезет. Дети в таком возрасте обычно очень детально описывают свои страхи. Буквально регламентируют. У детских фантазий есть внутренняя логика, свои законы.
Пусть на первый взгляд это незаметно, и страх перед «злым дядей» совершенно иррационален. Но стоит только спросить ребёнка, и он выдаст целый свод правил, которым подчиняется его страх.
— Она пришла и сказала, что это я сам прыгаю, — обиженно насупился маленький Дмитрий. — А чучелка успела спрятаться.
— После этого я и решила обратиться к врачам! — вмешалась Елена. — Мы с маман были сильно обеспокоены. Дима раньше ничего подобного не придумывал.
— И когда в первый раз пришла чучелка?
— Зимой! — уверенно сказал Дима.
— Да, это было в середине января! — тут же подтвердила Елена, пошуршав страницами ежедневника. — Маман вернулась в Россию под католическое рождество, когда было совсем тяжко. За неё, кстати, тоже взялись там, в Европе. Озверевшие. Поэтому особняк на Барвихе вновь ожил. Я и решила ребёнка наконец-то познакомить с бабушкой.
«Прямо смена караула» — подумала Светлана. Розалию Соломоновну Альтберг (урожденную Ерофееву) она знала очень хорошо. Политическая карьера пожилой фрау переживала очередной ренессанс. О выходе на заслуженный отдых речи не шло. Как назло, под занавес прошлого года в ЕС разразился парламентский кризис.
Вездесущая комиссия по этике шерстила всех, по привычке бросившись искать невидимую «руку Кремля». За неимением улик, за руку схватили не Кремль, а мирно проходившую мимо Розу Соломоновну. А ведь когда-то она была почетной диссиденткой и именно за борьбу с этим самым Кремлем её превозносила немецкая пресса.
Но что может быть загадочней западной толерантности? Розе пришлось срочно бежать в Аргентину. Но там она почему-то не задержалась, почти сразу прилетев в Россию, замкнув круг политической эмиграции длиною в жизнь.
Впрочем, фрау Альтберг появлялась в России гораздо чаще, чем думали родственники. И загородную резиденцию на Барвихе использовала для тайных встреч с политиками и финансистами разного ранга. Если же визит на Родину совпадал с субботним вечером, то политика отправлялась ждать за дверь. Роза устраивала небольшое чаепитие для друзей. Другом в единственном экземпляре была Света. То ли потому, что они и правда давно общались. То ли потому, что Озёрская ведала уникальным рецептом чая с виски.
Елене знать обо всём этом было необязательно. Хотя необязательно было и привозить мальчика в тот мрачный особняк с действительно странной библиотекой!
Вроде всё было ясно, мозаика должна была вот-вот сложиться. Ребёнок лишен внимания матери, малознакомая бабушка не может компенсировать этот пробел, зимнее одиночество в коттеджном поселке, жутковатые книги, бурная фантазия… Но что-то же должно было послужить спусковым крючком? Когда зародился этот образ? Что это за чучелка такая? Времени оставалось не более пятнадцати минут, а вопросов было ещё так много.
— А ты не боишься, что чучелка придёт сюда? — осторожно спросила Светлана.
— Нет! — храбро ответил мальчик и пояснил. — Что ей здесь делать? Она живёт в своём тёмном углу, выходит оттуда ночью, бродит по комнате, прыгает иногда. Вот если чучелок бы стало две, то было бы страшно. Две чучелки — это смерть.
Какое многозначительное заявление! Понять бы его смысл. Одна чучелка, стало быть, еще не предел? Откуда бы взяться второй?
— А тебя чучелка пытается найти?
— Нет. Наверное, нет. Зачем ей это?
— Я думала, что ты знаешь! — искренне удивилась врач. — Раз она к тебе приходит, значит ей что-то нужно? Может, ты боишься, что чучелка тебя съест.
Конечно, так давить на детские страхи было категорически нельзя. Но что-то подсказывало Светлане: это особый случай. Страх мальчика перед чучелкой не имеет конкретных причин. Это и не страх в привычном смысле. Скорее, смесь раздражения и брезгливости. «Вот придёт баба-яга, украдёт и съест» — эти сказки не для него, он в них не поверит. Даже если сам выдумает подобный сюжет, то не найдёт повода бояться. Чутьё не обмануло психотерапевта.
— Я же говорю, — с терпением, достойным взрослого, пояснил Дмитрий. — Чучелка вылазит из своего тёмного угла, бродит по комнате и прыгает. Всё. Она просто страшная… Да. Вот так. Я её боюсь, потому что она страшная!
— Поэтому ты прячешься под кровать…
— Поэтому я просто лежу под кроватью! — возразил мальчик. — Это не прятки. Я не прячусь. Она не ищет.
— То есть, Дмитрий, тебе всё равно: заметит она тебя или не заметит? Просто на неё неприятно смотреть?
— Да! — энергично закивал Дима. — Просто она страшная, и я её боюсь. А зачем она приходит, я не знаю. Она непонятная и поэтому страшная. Она мне напоминает о чем-то страшном. А ещё я очень-очень боюсь, что их вдруг станет две.
Вот дела! Уже ни в какие рамки такой ответ не лезет. Дети в таком возрасте обычно очень детально описывают свои страхи. Буквально регламентируют. У детских фантазий есть внутренняя логика, свои законы.
Пусть на первый взгляд это незаметно, и страх перед «злым дядей» совершенно иррационален. Но стоит только спросить ребёнка, и он выдаст целый свод правил, которым подчиняется его страх.
Страница
5 из 9
5 из 9
