Дезориентация

— Что расселся? — обратился он гавкающим тоном к Уинстону. — Подниматься собираешься, или тоже хочешь подохнуть тут, как некоторые?

Чувствуя, что тоже может схлопотать по физиономии от него, Уинстон повиновался и начал медленно подниматься с пола, стараясь не причинять лишней боли своим пораненным ступням. Габриель отвел взгляд от копошащегося Уинстона, и его лицо застыло в ужасе. Со страху, который теперь витал в воздухе вместе с молекулами хлора, Уинстон грохнулся обратно на пол и повернулся всем корпусом в сторону дверей. Морис, все еще стоявший к ним лицом, замер на месте. Через мгновение послышался характерный звук, какой бывает, когда скальпель врезается острым лезвием в кожу, и хруст. В горле Мориса торчал конец одного из скальпелей, в котором Уинстон узнал тот самый, которым режут наиболее твердые кости. Секунды спустя лезвие с таким же звуком, что в начале, вышло из горла, и из образовавшейся раны фонтаном хлынула кровь, забрызгав штанину вытянутой ноги Уинстона. Морис беспомощно протянул руки к горлу, из которого хлестал поток, поливая его ладони, и, что было силы, зажал рану. Из его горла донесся хрипяще-хлюпающий звук, изо рта потекла кровь, которой он начал захлебываться. Он рухнул на колени, окончательно придавив фрагмент мозга, и лицом упал на холодный кафель. Его тело все еще дергалось в конвульсиях, а из глубины глотки доносилось бульканье. Лужа вокруг его головы расширялась с поразительной скоростью, в ее поверхности отражались безумные от страха глаза Мориса.

Запах страха витал вокруг них. Уинстон прижался спиной к ножке стула, за которым сидел Габриель, а последний, дрожащими, как хрупкие конструкции при землетрясении, руками сжимал рукоять пистолета. Дуло, направленное в сторону дверного проема, ходило с большой амплитудой — так трясся Габриель. Его дрожь Уинстон чувствовал даже через ножку стула, и дрожь эта усиливалась подобной лихорадке тряской самого Уинстона. Жуткое бульканье, хрип и звук льющейся крови не стихали. В могильной тишине, нарушаемой лишь этими звуками, и Уинстон, и Габриель чувствовали удушающий запах склепа и стенания душ умерших в этих стенах. Теперь страх уже не был похож на онкологию. Раковые опухоли не образовывались за секунды и не вызывали в сознании столь странных и пугающих галлюцинаций. Молекулы хлора стали более ощутимыми, они как будто прилипли к стенкам легких и не давали свободно дышать.

Из темноты коридора в комнату шагнул человек. Он швырнул скальпель на пол, и инструмент со звоном упал аккурат в лужу крови. Морис постепенно утихал, только бульканье еще продолжало звучать. Доктор, еще полчаса назад заботливо ухаживавший за напоровшимся на неприятности Уинстоном, теперь стоял перед ними в забрызганных кровью клетчатой рубашке и халате. Капли крови были и на его впалых щеках, и на выступавшем вперед подбородке, но доктор не спешил их стирать. Его спокойное лицо, с каким он стоял, вытирая окровавленные руки о полы халата, доводило Уинстона до грани, близкой к истерике. Страх сожрал его мозг, заставил его истлеть прямо в черепной коробке. Уинстону казалось, что у него в голове ползают пауки и насекомые-падальщики, прогрызающие в корке бороздки, как на коре дерева. Сознание перестало функционировать, остался только один животный инстинкт. Инстинкт, который орал, разрывая ему голову на части, что пора отсюда убираться. Пусть даже к медведям в берлогу, но лишь бы не здесь.

Часть 3.

В воцарившейся тишине можно было услышать только звук падающих в засоренную раковину капель. Боковым зрением Уинстон уловил, как по грязному кафелю стены проползло какое-то черное насекомое размером со спичечную коробку, и шмыгнуло в одну из щелей между металлическими столами и стеной. Возможно, это всего лишь сознание нарисовало ему такую картину, но загадочная ползающая тварь казалась ему в тот момент настолько живой и настоящей, что дрожь пробрала его до костей.

Бледное лицо доктора выглядело как посмертная маска. В ослепляющем свете ламп под гниющим по краям потолком все складки, морщины и черточки на его лице вырисовывались столь четко, как будто их обрисовали карандашом. Безжизненное выражение его лица и отсутствующий взгляд пугали не хуже трупов в этой комнате. Мужчина тяжелой походкой двинулся на Уинстона и Габриеля, отчего последний резко дернулся и стал трястись еще сильней. Уинстону казалось, что Габриель не был склонен к суеверному страху, а потому свалил такое его состояние на шок и напряжение, которое превратило его тело в деревянную куклу с проржавевшими и еле крутящимися шарнирами. Он так сильно сжал пистолет, что на его руках проступили все сухожилия, и толстые вены змеями ползли по ним. В тени Уинстону виделось, будто эти вены синие, как джинсы на нем самом. Вот что может делать страх вкупе с оптическими иллюзиями.

Доктор, не обращая никакого внимания на пистолет, находившийся в опасной близости от него, прошел к одному из свободных столов и уселся на него, будто на скамью в парке.