Я увидела Эдда из окна своей спальни. Глория и Тео расчищали от снега пешеходные аллейки во дворе — снег всё валил и валил, сыпал на землю тяжелыми белыми хлопьями, — когда серебристый фургон Криса свернул на подъездную дорожку к нашему дому и, разметав снег в пыль, остановился у самых ворот…
Добавить в моё избранное
33 мин, 42 сек 19957
Он показался не сразу, мой старый приятель Эдд. Да. Но еще до того, как его сын, Крис, открыл заднюю дверцу фургона, достал инвалидное кресло, и выволок тщедушное тело Эдда из машины, я почувствовала на себе его жадный взгляд.
— Модди! Эй, Модди! — прокричал он радостно и беззвучно, сквозь стекло; поднял с колен бумажный сверток и махнул мне одетой в рукавицу рукой. — Это я!
И я расплакалась как девчонка. Бестолково размазывая по лицу так тщательно наложенный двумя часами ранее макияж.
— Да, Эдди! — тоже беззвучно сквозь стекло, махая другу рукой: — Конечно, ты…
… Мы пили «Шато Лафит» 1976 года, слушали оркестр Глена Миллера и пели «Путников в ночи» вместе с Фрэнком Синатрой. Я всё время держала Эдда за руку, а он гладил мои волосы и, перемигиваясь с Тео, шептал на ухо разные глупости. Ох, Эдд.
Глория приготовила отличный ужин. Форель оказалась почти прозрачна, а именинный пирог до неприличия велик. Две цифры — яркий карамельный оттиск количества прожитых мной лет — застигли меня врасплох и смутили. Заставив с горькой улыбкой признать тот факт, что мне — как бы моей шутнице внучке этого ни хотелось — никак не двадцать восемь.
«Чепуха и условности, Мод!» — смеясь, отмахнулся Крис и признался в нежных ко мне чувствах. Они с Глорией обсуждали предстоящую игру и, видя их дружеское щебетание, Тео держался на удивление сдержанно. Он дольше обычного не приставал к Эдду с расспросами и всё же, как ни старался, надолго его не хватило.
Эдд был хороший рассказчик. Я не возражала. Я была ему рада. После того как мой пятнадцатилетний правнук Теодор задул вместо меня все эти чертовы свечи на именинном пироге, и мы, покончив с «Шато», перебрались в малую гостиную с карточным столом и камином, Эдд положил мне руку на плечо и осторожно спросил, красноречивым взглядом указывая на темную пару следящих за нами глаз:
— Я обещал Тео рассказать о Бобби Форесте и его доме. Ты как, Мод, не возражаешь? Времени-то сколько прошло.
Формальности праздника были соблюдены: подарки приняты, а малочисленные гости накормлены — отчего же нет? Я распечатала привезенную Эддом новую колоду карт и пригласила Глорию и Криса сесть за карточный стол. Достав из футляра очки и водрузив их на нос, я предупредительно кивнула другу, стараясь избавить нашу маленькую компанию от возможных излишних волнений:
— Только будь умницей, Эдди, выбирай выражения. Тео почти ребенок.
Седая бровь Эдда вопросительно поползла вверх, когда Тео весело хохотнув, придвинул мне стул и нежно чмокнул в щеку. С размахом рук в добрых шесть футов, мальчишка проворно усадил моего старого приятеля по правую руку от меня и набросил на его больные худосочные колени в яркую шотландку овечий плед.
— Не хочешь же ты сказать, Мод, — через минуту спросил Эдд, кашлянув в кулак и подозрительно оглядев долговязую фигуру моего правнука, — что Глория до сих пор прикладывает к груди и поит молоком эдакого верзилу?!
— Хочу, — ответила я, глядя на друга поверх очков. — И лучше тебе об этом помнить, Эдди, когда твой язык начнёт плести узор лжи и попусту тарахтеть меж беззубых дёсен. Бранные слова с твоих губ слетают легче, чем воробьи с подоконника.
Это была одновременно просьба и предупреждение, и спокойный, понимающий взгляд Эдда успокоил меня. Он собирался рассказать историю, о которой я не желала вспоминать много лет, и не в моих силах было помешать ему сделать это. Время стирает яркость воспоминаний и притупляет былую боль. Что ж, Эдд, давай. Только смотри не переступи черту. Ту черту, за которой лежит нечто, принадлежащее лишь нам двоим.
Эдд довольно хмыкнул и с польщенным видом откинулся на спинку стула, в ожидании игры барабаня пальцами по полированной крышке стола.
— Модди, ты выкручиваешь мне руки, — ласково признался он. — Но я чертовски расположен к тебе, девочка, а потому браниться обещаю, что тот девственник — нежно и душевно. — И добавил шепотом: — Разве что ты не передумаешь.
«Я не передумаю, Эдди, и не надейся», — сказали мои глаза, и друг понимающе улыбнулся.
Глория достала из дубового секретера игральные коробочки и фишки. Расставляя их в нужной последовательности на столе, она с грустной иронией заметила, рукой поправляя пышные светлые волосы:
— Ох! Не обращайте внимания, Эдд. Наша Мод — святая наивность. Та Америка, о которой она печется, Тео давно открыта. Знай она в его годы вполовину меньше, чем знает этот ребёнок, она бы покрылась пунцовой коркой, занялась, и, в конце концов, сгорела б от стыда! Так что бранитесь себе на здоровье, только не откажите в удовольствии послушать вас, прошу, — попросила она.
Не то чтобы я сильно удивилась услышанному, вовсе нет, но со своей стороны посчитала нужным смущенно пробурчать:
— Глория!
Мир убегал от меня семимильными шагами. Пусть. Я не пыталась мериться с ним силами.
— Модди! Эй, Модди! — прокричал он радостно и беззвучно, сквозь стекло; поднял с колен бумажный сверток и махнул мне одетой в рукавицу рукой. — Это я!
И я расплакалась как девчонка. Бестолково размазывая по лицу так тщательно наложенный двумя часами ранее макияж.
— Да, Эдди! — тоже беззвучно сквозь стекло, махая другу рукой: — Конечно, ты…
… Мы пили «Шато Лафит» 1976 года, слушали оркестр Глена Миллера и пели «Путников в ночи» вместе с Фрэнком Синатрой. Я всё время держала Эдда за руку, а он гладил мои волосы и, перемигиваясь с Тео, шептал на ухо разные глупости. Ох, Эдд.
Глория приготовила отличный ужин. Форель оказалась почти прозрачна, а именинный пирог до неприличия велик. Две цифры — яркий карамельный оттиск количества прожитых мной лет — застигли меня врасплох и смутили. Заставив с горькой улыбкой признать тот факт, что мне — как бы моей шутнице внучке этого ни хотелось — никак не двадцать восемь.
«Чепуха и условности, Мод!» — смеясь, отмахнулся Крис и признался в нежных ко мне чувствах. Они с Глорией обсуждали предстоящую игру и, видя их дружеское щебетание, Тео держался на удивление сдержанно. Он дольше обычного не приставал к Эдду с расспросами и всё же, как ни старался, надолго его не хватило.
Эдд был хороший рассказчик. Я не возражала. Я была ему рада. После того как мой пятнадцатилетний правнук Теодор задул вместо меня все эти чертовы свечи на именинном пироге, и мы, покончив с «Шато», перебрались в малую гостиную с карточным столом и камином, Эдд положил мне руку на плечо и осторожно спросил, красноречивым взглядом указывая на темную пару следящих за нами глаз:
— Я обещал Тео рассказать о Бобби Форесте и его доме. Ты как, Мод, не возражаешь? Времени-то сколько прошло.
Формальности праздника были соблюдены: подарки приняты, а малочисленные гости накормлены — отчего же нет? Я распечатала привезенную Эддом новую колоду карт и пригласила Глорию и Криса сесть за карточный стол. Достав из футляра очки и водрузив их на нос, я предупредительно кивнула другу, стараясь избавить нашу маленькую компанию от возможных излишних волнений:
— Только будь умницей, Эдди, выбирай выражения. Тео почти ребенок.
Седая бровь Эдда вопросительно поползла вверх, когда Тео весело хохотнув, придвинул мне стул и нежно чмокнул в щеку. С размахом рук в добрых шесть футов, мальчишка проворно усадил моего старого приятеля по правую руку от меня и набросил на его больные худосочные колени в яркую шотландку овечий плед.
— Не хочешь же ты сказать, Мод, — через минуту спросил Эдд, кашлянув в кулак и подозрительно оглядев долговязую фигуру моего правнука, — что Глория до сих пор прикладывает к груди и поит молоком эдакого верзилу?!
— Хочу, — ответила я, глядя на друга поверх очков. — И лучше тебе об этом помнить, Эдди, когда твой язык начнёт плести узор лжи и попусту тарахтеть меж беззубых дёсен. Бранные слова с твоих губ слетают легче, чем воробьи с подоконника.
Это была одновременно просьба и предупреждение, и спокойный, понимающий взгляд Эдда успокоил меня. Он собирался рассказать историю, о которой я не желала вспоминать много лет, и не в моих силах было помешать ему сделать это. Время стирает яркость воспоминаний и притупляет былую боль. Что ж, Эдд, давай. Только смотри не переступи черту. Ту черту, за которой лежит нечто, принадлежащее лишь нам двоим.
Эдд довольно хмыкнул и с польщенным видом откинулся на спинку стула, в ожидании игры барабаня пальцами по полированной крышке стола.
— Модди, ты выкручиваешь мне руки, — ласково признался он. — Но я чертовски расположен к тебе, девочка, а потому браниться обещаю, что тот девственник — нежно и душевно. — И добавил шепотом: — Разве что ты не передумаешь.
«Я не передумаю, Эдди, и не надейся», — сказали мои глаза, и друг понимающе улыбнулся.
Глория достала из дубового секретера игральные коробочки и фишки. Расставляя их в нужной последовательности на столе, она с грустной иронией заметила, рукой поправляя пышные светлые волосы:
— Ох! Не обращайте внимания, Эдд. Наша Мод — святая наивность. Та Америка, о которой она печется, Тео давно открыта. Знай она в его годы вполовину меньше, чем знает этот ребёнок, она бы покрылась пунцовой коркой, занялась, и, в конце концов, сгорела б от стыда! Так что бранитесь себе на здоровье, только не откажите в удовольствии послушать вас, прошу, — попросила она.
Не то чтобы я сильно удивилась услышанному, вовсе нет, но со своей стороны посчитала нужным смущенно пробурчать:
— Глория!
Мир убегал от меня семимильными шагами. Пусть. Я не пыталась мериться с ним силами.
Страница
1 из 10
1 из 10
