Стражи

Он поведал о новой беде нашего мира и о том, как с помощью великой Инквизиции, о которой его надоумили Белоснежные, ересь начала отступать. Он сообщил всей братии о том, что каждый должен освободить в своей душе место для смирения и самоконтроля. Как Нечестивое Око следит за тобой, так и ты должен следить за душой своей и душой соседа, сказал он. Стражей все больше, и все больше их содержится в наших казематах — сказал он. Откуда они берутся? Из наших душ — ответил он сам себе. Кто остановит их? Мы — немедленно прозвучал ответ. Кто скажет ереси «нет»? Мы — ответили священники. Церковь — это столп. Будьте праведны, и ересь не тронет вас. Так давайте помолимся — прозвучал призыв. И Джонас склонил голову в минуте Молитвы Покорности.

… А когда он поднял голову, старый настоятель уже прыгал по трибуне, и визжал, и изрыгал проклятия, и бился головой о колонны, а невесть откуда взявшийся Грязный Образ в руках его пылал адским пламенем, будто насмехаясь над тем, как была поражена в самое сердце Белоснежная церковь — смысл их бытия.

Десятки братьев ринулись вверх по ступеням, мешая друг другу. Кто бы что ни говорил, они были заранее готовы к подобному исходу. Ведь так и происходило повсюду, и единственными способами предупредить последствия были слежка и бдение. И все же шок был слишком велик — ведь из всей церкви в городе был поражен первый человек, и этим человеком оказался сам настоятель. Тем временем, Почтенного скрутили и увели.

… Тогда Джонас первый раз видел, как человек обращается в Стража.

Как оказалось, то был не первый случай. Это стало известно чуть позже, ночью, когда в растревоженный крошечный домен местной инквизиции набилось все духовенство. Кто-то кричал, что надо привлекать власти, кто-то монотонно молился, кто-то требовал срочно включить их в добровольцы и дать в руки огонь. Еще двое вдруг начали нести околесицу и напали на свою братию. Их связали.

Появились сообщения о первых жертвах. Все происходило внезапно. Да и сама обстановка сделалась внезапной. Только что сидевший перед тобой человек внезапно мог измениться в лице, начать изрыгать непонятные мантры и ринуться душить собственного друга, соседа, родственника… Многих ловили. Но более всего было пропавших без вести. Целые дома опустели в один миг, и пока об этом никто не знал, ибо их хозяева так и не объявились.

Джонас наблюдал все это.

Утром положение еще ухудшилось. Наспех сколоченные отряды из духовенства, городской охраны и народного ополчения группами по пять-шесть человек, мешая друг другу внезапными обращениями, осматривали город, бегом волокли всех подозрительных людей в казематы Храмового Замка и возвращались в город за новыми. Работы хватало.

За пару месяцев жизни в таком режиме город превратился в призрак. Люди (или уже не люди) сидели по своим домам, страшась попадаться отрядам инквизиторов, — хуже бывало только во время Великого Мора десятилетней давности. Срочно созванный синод избрал нового настоятеля, теперь при нем всегда находились двое помощников, готовых занять его место. Тюрьмы и казематы трещали по швам от узников. Те, кто был еще жив, с перекошенными злобой лицами, сверкая глазами и крича на чуждом наречии, бросались на решетки, тянули руки в коридор, взывая и требуя. В дни своего дежурства Джонас, отлученный по такому случаю от библиотеки, втайне жалел, что жестокие обычаи древности забыты, и на площадях не пылают костры. Собственно говоря, костры пылали. Но на них сжигали Грязные Образы, что неизменно находили при каждом вновь обращенном. Были и иные предметы — пара Стражей погибла на месте, пытаясь пустить в дело невесть откуда взявшиеся бомбы царского пороха, а в другой раз из халата одного барона, пойманного прямо в собственной ванной, выпал большой посох в виде искусно сделанной медной змеи. Инквизитор, что проводил задержание, коснулся его — и упал мертвым. Барона увели, и в дом больше никто не заходил. Посох подбирать даже не пытались — новый настоятель отдал распоряжение сжечь дом вместе с проклятым артефактом.

Самым странным в поведении Стражей было их поклонение Образу. Каждый вновь обращенный не расставался с плашкою из темного дерева, пылающей неугасимым холодным огнем. Безумные цвета возникали в этом пламени, и любой заглянувший в него, рисковал сойти с ума. В часы сна существа не спали. Они преклоняли колени, погружали руки в тлеющее пламя и, глядя на предмет вожделения своего, тихо бормотали либо вовсе сидели неподвижно до самого утра, будто охраняя что-то. За это Стражи и получили свое имя. За это, а также за то, что всякий раз приходили в неистовство, когда лишались своего артефакта. Братья отбирали и сжигали Образа тысячами, но каждое утро при Стражах находили новые.

Город мельчал. И без того небольшая их община продолжала распадаться, пораженная этой немыслимой, страшной болезнью.

Однажды он сидел у себя в башне, в крошечной келье шести шагов в ширину, и читал.