Омут

День 1.

Поэтому ради поддержания своего увлечения я езжу на Проспект Мира. Недалеко от торгового центра «Плаза» проходит улица Гиляровского. По ней в изобилии ездят трамваи. И если вы бывали там, около дома номер тридцать три, вы, наверное, могли заметить меня — парня, сидящего на невысоком каменном парапете с книгой в руках и фотоаппаратом на шее. Бьюсь об заклад, вы никогда меня не замечали. Людям вообще не свойственно замечать что-либо, кроме себя. Поэтому-то я и лью так щедро масло. Вы спросите, а что за книга у меня в руках? Может, постараетесь блеснуть догадкой? Нет, это не Мастер и Маргарита, как вы могли бы подумать. Я вообще не люблю Булгакова. А то, что я читаю, вас никоим образом не должно касаться.

День 2.

Перечитав свои записки, я понял, что, как всегда, запутался сам и запутал читателей. Толком и не объяснил, что за хобби у меня такое. Это характерно для всех врачей, а в особенной степени для психиатров. Впредь постараюсь подходить к своему дневнику более обстоятельно.

Так вот, о моем увлечении. Дело в том, что я каждый погожий день отправляюсь на улицу Гиляровского. Это не так уж далеко от моего дома, и в дороге мне есть над чем поразмыслить. По пути к своему облюбованному местечку я покупаю в продуктовом магазине бутылку масла. Я пробовал разное масло и в результате пришел к уверенности, что подсолнечное идеально подходит для моей цели. Это объясняется просто: оливковое масло слишком дорого, сливочное — неудобно раскладывать, кукурузное — неблагородно, а вот подсолнечное удовлетворяет всем моим требованиям. Если задуматься, сколько смысла можно разглядеть в бутылке масла! Сколько солнечного блеска и бриллиантовой россыпи в каждой его капле! И в то время, как обыватели чадят на своих кухнях закопченными сковородками, жаря протухшее мясцо и распространяя зловоние, я щедрой рукой лью золотое маслице на пыльные рельсы. Смысл? Я объясню позднее. А пока, сделав свое дело, я сажусь на лавочку и открываю книгу. Делаю вид, что читаю ее, а сам поверх страниц пристально смотрю на пути и на снующих по ним людей. Масло тем временем растекается по асфальту и становится большим жирным пятном. Меня это устраивает. То и дело кто-то наступает на него — старушка, нервно глядящая по сторонам и стискивающая в кармане свободной от палки рукой завязанную в жалкую тряпицу пенсию. Мальчишка, перебегающий дорогу. Девица, смело вышагивающая на пятнадцатисантиметровых шпильках и задравшая голову, чтобы не был заметен второй подбородок. Много, много людей. Однажды кто-нибудь из них упадет. Подвернет ногу, неловко присядет набок, охнув и сжав мгновенно распухшую лодыжку. Или, скользнув по маслу, подлетит на месте; ноги резко подбросит вверх, и тело грузно осядет на рельс, своим весом ломая копчик или тазобедренный сустав. Меня это совершенно не волнует. В конце концов, я не травматолог. И падения на этом месте случаются довольно часто. Масло, оно скользкое. Только вот еще что. Возможно также, что в это время трамвай будет как раз за поворотом. Он немного снизит скорость, но не настолько, что если вдруг на рельсе окажется нога или шея, он успеет затормозить или не сможет ее отрезать. Как раз наоборот. Этого я и добиваюсь. Мне нужно, чтобы два события, которые не часто происходят даже по отдельности, произошли вместе. Человек и трамвай должны однажды встретиться, не так ли? Неумолимое колесо должно размазать по рельсу кровь и масло.

День 3.

Сегодня день был неудачным вдвойне. Трамваи будто бы смеются над моими потугами устроить несчастный случай на рельсах. Сегодня я, как обычно, расплескал масло и спокойно уселся наблюдать за путями. Какой-то проходящий мимо труженик в шляпе и пальто дико посмотрел на меня и буркнул что-то себе под нос. Видимо, он увидел, как я проливаю ценную жидкость, как и старушка, которая всплеснула руками, и слезы заблестели на ее маленьких, подернутых старческой поволокой глазах. Мне показалось, что она упадет возле лужи на колени и будет слизывать масло с асфальта своим вялым, как у больной собаки, языком. Но вот, все утихомирилось. Я спокойно сидел и ждал. Часа через полтора мои ожидания увенчались успехом. Переходящая пути женщина средних лет запнулась на рельсе. Ее нога соскользнула, и вся она завалилась вдруг набок, охая по мере своего падения на грязный асфальт. Тяжело рухнув на собственную сумку с продуктами, она громко запричитала под аккомпанемент трамвайного звонка. Трамвай номер семь как раз выезжал из-за поворота. Нога женщины лежала на рельсе. Скорость была достаточной для того, чтобы ее отрезать. И ее обязательно бы отрезало, если бы глупая баба не убрала свою мерзкую волосатую конечность с рельса в самый ответственный момент. Я уже нацелился фотографировать сцену, как вдруг понял, что ничего особенного не произошло. Проклятая тетка, несмотря на травму, проворно откатилась в сторону, охая и стеная, и ее тут же подхватил какой-то сердобольный прохожий. Трамвай уехал. Я был в ярости. Я был в ярости, и сразу же отправился домой.