Омут

Мужчина встал, выпрямился во весь свой исполинский рост, поблагодарил и вышел, стукнувшись макушкой о притолоку. Я умилился и долго смотрел ему вслед. Потом пришла совсем молоденькая девушка с конъюнктивитом. Вечно эти пубертатки плачут, да еще лезут при этом в глаза грязными руками. Потом удивляются, что у них резь в глазах. А эта малолетка была такая бойкая, нахальненькая, кажется, даже пыталась со мной заигрывать. Это у врача, в его кабинете! Неслыханно. Мне очень не понравилась ее клетчатая короткая юбчонка и подростковые угри, густо усыпавшие лоб и подбородок. Поэтому я сделал вид, что рассматриваю ее глаз, в то время как вспоминал одну старую считалку, а соплячка часто моргала и шмыгала покрасневшим носом. Закончив беглый осмотр, я ничего выписывать не стал, а взял старый бинт и наложил повязку, чего нельзя делать при конъюнктивите — создается благоприятная среда для размножения бактерий и риск вовлечь в этот болезненный процесс роговицу. Но я как раз этого и хотел. Когда девчонка ушла, виляя задом и поминутно трогая повязку руками (пусть, пусть), я расслаблено откинулся на стуле и уставился в потолок. Настроение было прекрасным. И оно стало еще лучше после того, как я, прождав пару минут, выглянул в коридор и не увидел там ни одного больного. Быстро, пока кто-нибудь не явился, я закрыл кабинет и убежал.

Вечер 14.

Отличный сегодня был денек. Отличная погода. У нас врачей, не так уж и много в жизни радостей. Ну, разве что пациент в знак благодарности притащит коробку шоколадных конфет. Еще — зарплата, но обыденные вещи со временем перестают радовать. Но сегодня мое настроение было исключительным. Я шел по улице, щедро одаряя прохожих своей профессиональной улыбкой и радостно насвистывал, хотя и почти шепотом. Солнце заливало тротуар, и я, щурясь от яркого света, подставлял ему свое лицо. Утром побрился. Прохожих было немного, и мне было легко и свободно идти, и никто не прикасался ко мне грязным телом, как это бывает в тесноте метро или в обыденной вечерней толпе. Я прогуливался, засунув руки в передние карманы халата, разглядывал проезжающие мимо машины. Слабый ветерок нежил мое лицо, теребил волосы и развевал полы халата. Ноги сами несли меня вперед. Но внезапно что-то изменилось. Все звуки смолкли. Весенний гам, ветра свист, уличный шум — в какой-то момент просто оборвались, оставив меня одного в тишине. Я бессмысленно вглядывался в лица прохожих — они шевелили губами, говорили что-то, но при том не издавали ни звука. Рядом проехала машина, и я, увидев краем глаза движение, отшатнулся, испугавшись, что меня собьют, и что она едет совсем бесшумно, будто подкрадывается сзади. Я зажал руками уши, пытаясь не впускать эту зловещую тишину, этот мертвый штиль, который давит тяжелой волной и убивает своим неслышным грузом. Безмолвие окружило меня со всех сторон и начало душить, и я завопил от ужаса, раздирая лицо ногтями, но не услышал крика и не почувствовал боли, хотя и ощутил, как рвется кожа и как воздух выходит из легких. А потом полыхнуло пламя, полетели искры, и будто сверхновая родилась у меня в голове — такой неимоверной силы я ощутил ударную волну. Вспышка. И темнота.

В один из погожих весенних вечеров, на одной из тихих московских улочек произошло странное событие. Какой-то молодой человек, который неторопливо шел по краю тротуара, внезапно остановился. Посмотрел по сторонам, ошалело тряся головой и сжав побелевшими пальцами виски. Один глаз зажмурился, а второй, наоборот — выпучился, и веки мелко подрагивали, будто сведенные судорогой. Зрачок расширился так, что закрыл радужку, и на фоне белка этот черный блестящий круг казался бездонной пропастью. Потом человек оскалился и закричал, завопил так, что прохожие оборачивались и спешили мимо, подальше от него самого, его нечеловеческих глаз и душераздирающего вопля. Он упал на колени и взвыл, как издыхающий пес, тяжело завалился на бок, подтянул колени к груди и по-детски жалобно заплакал. А потом запел — монотонным, неживым голосом он повторял нараспев « Где гнутся над омутом лозы, где летнее солнце печет, летают и пляшут стрекозы, веселый ведут хоровод». И смолкал. Изо рта тоненькой струйкой текла слюна. А потом пел снова. Многие прохожие прибавили шаг, пытаясь не смотреть на корчившееся на асфальте тело и не слышать этого зловещего пения. Кто-то бросился к телефону вызывать скорую. Кто-то перешел на другую сторону улицы. Начали собираться зеваки. И где-то далеко проезжающий трамвай, тяжело кативший свои вагоны по сверкающим от предзакатного солнца рельсам, сбавил ход и дал короткий звонок.