Настя

Он склонил голову и благочестиво перекрестился. Открытая рука, символизирующая пять ран Христа, кончиками пальцев коснулась лба:

— In nomine Patris3 — негромко произнес Гирт.

— et Filii4 — рука коснулась груди.

— et Spiritus Sancti5 — пальцы коснулись левого, затем правого плеча.

Мы помолчали. Ветер тоскливо завыл в печной трубе, обиженный, что его не замечают вырвался на улицу, и швырнул в оконное стекло горсть снега.

— Знаете, вера очень важна для человека, — после паузы сказал Гирт. Он встал из-за стола, подошел к окну, и, приподняв шторку, задумчиво всмотрелся в ряды заснеженных могил. Взгляд скользнул на, белеющие в ночном мраке, стены церквушки, поднялся выше, по отбрасывающему лунные блики золотому куполу, и остановился на большом узорном кресте. — Возможно, в ней и есть смысл жизни, ляпис филозофорум6, так сказать…

Я пожал плечами. Для меня религия всегда оставалась опиумом для народа.

Район был просто замечательный. В Риге, только в центре города слоняются толпы народа. Но стоит чуть отъехать в сторону, и попадаешь в другой мир. Мир, где на улицах почти нет людей, а редкие машины проносятся по пустынным дорогам торопясь поскорее покинуть эти глухие места.

Всю сознательную жизнь, я мечтал убежать от суеты мегаполиса. Пожить в тихом, уютном городке. Где идя по улице, тебе не приходиться постоянно лавировать между прохожими, где дорогу можно перейти спокойно, не прыгая зайцем от несущихся, словно на пожар, машин.

Я быстро привык к близкому соседству с кладбищем. Даже стал получать некое удовольствие, прогуливаясь вечерами по безлюдным улочкам, когда белоснежные сугробы искрятся бриллиантовыми брызгами в свете уличных фонарей. Вечернее благолепие не нарушали даже редкие автомобили и троллейбусы, с шипением переминавшие шинами выпавший за день снег.

Я проходил мимо деревянных домиков, ютящихся за невысокими заборами, перевитыми неаккуратными коричневыми веревками летом зеленого плюща. С интересом поглядывал на горящие окна, стараясь угадать, чем сейчас могут заниматься их обитатели. Наверное, смотрят телевизоры, удобно устроившись на диванах и креслах. Накрывшись теплыми пледами, потягивают горячий чай или кофе. С бутербродами или булочками.

Иногда, я доходил до железной дороги. И тогда подолгу смотрел на проезжающие поезда, яркими фарами разрезающие черное покрывало ночи. В их мрачном перестуке колес, слышалась вечная песнь о скоротечности жизни, точно так же проносящейся через годы, к конечной станции. К станции, одна из которых сейчас находилась как раз напротив моих окон.

В такие дни, я возвращался домой, и подолгу курил глядя в окно, как падающая с неба вата, мягко ложится на выхваченные из тьмы фонарным светом памятники и кресты.

Весна ворвалась в город безудержным ураганом, за каких-то пару дней растопив высокие сугробы, и превратив улицы в полноводные, непроходимые реки. Звон капели и радостный щебет птиц наполнили воздух, пробуждая мир от долгого зимнего сна.

Автомобили катерами рассекали талую воду. На узкие тротуары обрушивались настоящие цунами. Стоит зазеваться, и все — беги домой одевать сухое, ибо подхватить в такую погоду простуду — легче всего.

Именно весеннее половодье следует мне благодарить, и одновременно проклинать за то, что свело меня с Настей.

В тот вечер, я решил закончить прогулку раньше обычного. Дул сильный, пробирающий до костей ветер, и даже два свитера не спасали от холода. Упрямо забираясь под одежду, он выстуживал кожу, заставляя подбородок трястись в мелкой дрожи.

Впереди меня, торопливо стуча каблучками высоких — выше колена — черных сапог, блестящих лакированными голенищами и хромом пряжек, шла девушка. Она осторожно огибала лужи, временами замирая, и осматривая дорогу в поисках клочка сухого асфальта. Большой серебристый лэнд крузер, промчался по дороге не снижая скорости, не заботясь о редких пешеходах, шарахающихся от потоков воды вырывающихся из под его колес.

Девушка дернулась в сторону, но длинный тонкий каблучок подвернулся. Руки ударили воздух в безнадежной попытке удержать равновесие. В следующий миг, она вскрикнула, и подняв тучу холодных брызг, плюхнулась точно в центр большой лужи.

Я бросился на помощь, помогая выбраться из густой грязной жижи. Едва сдерживая слезы, она попыталась отряхнуться, но куда там! Жирная уличная грязь, толстым слоем покрыла джинсы, туго обтягивающие ровные стройные ножки, и дутую, бело-голубую, курточку. Неброский макияж размазался — не разберешь где грязь, а где тушь. Даже челка намокла, и тонкими сосульками упала до подбородка.

Ветер немилосердно выстуживал намокшую одежду, зубы девушки начали выбивать четко различимую дробь. Я покачал головой.

— Пойдемте, — не допускающим возражений тоном, сказал я. — Обсохните, потом я вызову вам такси. Иначе бронхит вам обеспечен.