Добавить в моё избранное
37 мин, 3 сек 15698
Ты заканчивай это дело, да? Я тебе как друг говорю, и Саня еще скажет…
— Я в порядке! — он снова начал повышать голос — за собой следите! — и тут снова сник — Да… Понимаешь, Юрик… Что вокруг творится… Что-то происходит, что-то нехорошее… А я — я как в тумане. Знаешь, вроде нормально все, а потом остановишься, осмотришься — ё-маё! Что я творю-то, что говорю! — он опустил голову — и мне страшно, честно. Прикинь? Мне — страшно… А как выпьешь, так и отпускает вроде. Ладно, пойду я. А ты не ходи завтра, слышишь?
Домой я притащился, как выжатый лимон, совершенно без сил. Перехватил кое-чего на скорую руку и завалился спать. Спал плохо, постоянно просыпался, снились мне какие-то громадные марширующие колонны, снилась кровь, война, разоренная земля, по которой я ходил, искал чего-то и никак не мог найти…
Конечно, я не собирался идти ни к каким «святым отцам». Мне вполне хватило общения с Андреичем, хватило на долго, на ближайший месяц точно. Больше всего мне хотелось закрыться в доме с хорошей книжкой, никуда не выходит и никого не видеть. Но в городе меня ждали важные дела. И не просто важные, а неотложные.
Собрался я и пошел: через лесок, потом через мост, а там и город. Шел, и думал: что же у них тут творится, а? Вроде все нормальные люди, обычные. А как поближе посмотришь, так все какие-то бешенные, дерганные, как Николаич запойный с речки. Но с ним-то как раз понятно все, он-то как раз не изменился, всегда такой был. Санька — нормальный, мама его, жена… Колька всегда был с придурью, Яшка… Что на него нашло вчера? А как он Андреича слушал… И сам Андреич… Он же таким не был. Конечно, он всегда был заумный, но чтобы такое нести…
Чем ближе я подходил к городу, тем тревожнее мне становилось. Неожиданно возникло ощущение «взгляда в спину», я обернулся — никого. Ощущение не проходило, казалось, что за мной не просто следят — на меня охотятся. Из-за куста слышался шорох осторожных шагов, злобное, приглушенное рычание… Я снова остановился, обернулся — никого. Шорох веток на ветру и больше ничего. Навстречу мне из города шла женщина с сумками, то ли с рынка, то ли с ночной смены. Обычное дело, на этой дороге всегда полно народу, но женщина приближалась ко мне с явной опаской, прошла мимо по дальнему краю дороги, развернувшись на ходу так, чтобы не поворачиваться ко мне спиной, а потом резко ускорила шаги, почти побежала, через шаг испуганно оглядываясь. Ближе к городу народу становилось больше, все смотрели друг на друга испуганно, старались как можно быстрее пройти мимо.
Неожиданно чувство тревоги сменилось раздражением: на мешающих пройти теток с сумками, на детей, лезущих под ноги, на машины, едущие слишком близко и слишком быстро. Люди старались специально помешать, задеть плечом, ногой, при этом никто не извинялся, наоборот, цедили сквозь зубы ругательства. Раздражительность вырывалась наружу с каждым жестом, с каждым словом: знакомые люди либо явно ругались между собой, либо шли, делая вид что не замечают друг друга. Внезапно раздался звонкий шлепок, заплакал ребенок, мать потащила его за руку, он упирался и плакал, тогда мать яростно, с силой шлепнула его так, что он пробежал несколько шагов по инерции, чуть не упал и громко заплакал, срываясь на истеричный визг. На мать моментально набросились две женщины с гневной руганью, та ответила, а ребенок так и стоял, надрываясь и размазывая слезы.
Я стоял на переходе, а этот плачь словно бурав ввинчивался в затылок. Мужик рядом начал злобно матерится вполголоса.
Загорелся «зеленый», все пошли, и тут машина вылетела за стоп-линию, и точно перед «зеброй» затормозила, с визгом шин. Все шарахнулись, давя друг друга, а дедок, который ближе всех был, каак даст своей клюкой по ей капоту! А потом еще раз, и еще. Из машины выскочил молодой парень, лицо перекошено, начал дедка за грудки трясти, и орать благим матом: «Ты что, гад, урод поганый, ты мне за машину последние штаны отдашь!», и прямо на визг срывается. А тут бабы в пацана этого вцепились, две сразу, одна в волосы, другая в лицо и тоже визжать. Из машины еще два парня выскочили, один в багажник полез за битой, другой этих баб бить начал. Ногами. Стал я к ним протискиваться сквозь толпу, чтобы разнять, меня за одежду хватают, руки перед лицом мелькают, крик вокруг. Еле протолкался к драке, парням ору: «что вы делаете, а? Биту убери!» Бабам ору: «успокойтесь!» — только не слышит никто никого, все орут, глаза из орбит повылазили, друг другу пальцами, как когтями, в лицо лезут, а дедок лупит своей клюкой не глядя по сторонам, по людям, по машине. Остальные водители из машин выскочили, такая каша! Кто кого бьет, кто что орет… У меня перед глазами все закружилось, а где-то там внизу, под ногами ребенок плачет. И тут толпа раздалась на несколько частей, орут все друг на друга до визга, до истерики, дерут друг друга, бьют. И сквозь весь этот кошмар, сквозь толпу, идет этот наш монах. Ну этот, в рясе и с крестом.
— Я в порядке! — он снова начал повышать голос — за собой следите! — и тут снова сник — Да… Понимаешь, Юрик… Что вокруг творится… Что-то происходит, что-то нехорошее… А я — я как в тумане. Знаешь, вроде нормально все, а потом остановишься, осмотришься — ё-маё! Что я творю-то, что говорю! — он опустил голову — и мне страшно, честно. Прикинь? Мне — страшно… А как выпьешь, так и отпускает вроде. Ладно, пойду я. А ты не ходи завтра, слышишь?
Домой я притащился, как выжатый лимон, совершенно без сил. Перехватил кое-чего на скорую руку и завалился спать. Спал плохо, постоянно просыпался, снились мне какие-то громадные марширующие колонны, снилась кровь, война, разоренная земля, по которой я ходил, искал чего-то и никак не мог найти…
Конечно, я не собирался идти ни к каким «святым отцам». Мне вполне хватило общения с Андреичем, хватило на долго, на ближайший месяц точно. Больше всего мне хотелось закрыться в доме с хорошей книжкой, никуда не выходит и никого не видеть. Но в городе меня ждали важные дела. И не просто важные, а неотложные.
Собрался я и пошел: через лесок, потом через мост, а там и город. Шел, и думал: что же у них тут творится, а? Вроде все нормальные люди, обычные. А как поближе посмотришь, так все какие-то бешенные, дерганные, как Николаич запойный с речки. Но с ним-то как раз понятно все, он-то как раз не изменился, всегда такой был. Санька — нормальный, мама его, жена… Колька всегда был с придурью, Яшка… Что на него нашло вчера? А как он Андреича слушал… И сам Андреич… Он же таким не был. Конечно, он всегда был заумный, но чтобы такое нести…
Чем ближе я подходил к городу, тем тревожнее мне становилось. Неожиданно возникло ощущение «взгляда в спину», я обернулся — никого. Ощущение не проходило, казалось, что за мной не просто следят — на меня охотятся. Из-за куста слышался шорох осторожных шагов, злобное, приглушенное рычание… Я снова остановился, обернулся — никого. Шорох веток на ветру и больше ничего. Навстречу мне из города шла женщина с сумками, то ли с рынка, то ли с ночной смены. Обычное дело, на этой дороге всегда полно народу, но женщина приближалась ко мне с явной опаской, прошла мимо по дальнему краю дороги, развернувшись на ходу так, чтобы не поворачиваться ко мне спиной, а потом резко ускорила шаги, почти побежала, через шаг испуганно оглядываясь. Ближе к городу народу становилось больше, все смотрели друг на друга испуганно, старались как можно быстрее пройти мимо.
Неожиданно чувство тревоги сменилось раздражением: на мешающих пройти теток с сумками, на детей, лезущих под ноги, на машины, едущие слишком близко и слишком быстро. Люди старались специально помешать, задеть плечом, ногой, при этом никто не извинялся, наоборот, цедили сквозь зубы ругательства. Раздражительность вырывалась наружу с каждым жестом, с каждым словом: знакомые люди либо явно ругались между собой, либо шли, делая вид что не замечают друг друга. Внезапно раздался звонкий шлепок, заплакал ребенок, мать потащила его за руку, он упирался и плакал, тогда мать яростно, с силой шлепнула его так, что он пробежал несколько шагов по инерции, чуть не упал и громко заплакал, срываясь на истеричный визг. На мать моментально набросились две женщины с гневной руганью, та ответила, а ребенок так и стоял, надрываясь и размазывая слезы.
Я стоял на переходе, а этот плачь словно бурав ввинчивался в затылок. Мужик рядом начал злобно матерится вполголоса.
Загорелся «зеленый», все пошли, и тут машина вылетела за стоп-линию, и точно перед «зеброй» затормозила, с визгом шин. Все шарахнулись, давя друг друга, а дедок, который ближе всех был, каак даст своей клюкой по ей капоту! А потом еще раз, и еще. Из машины выскочил молодой парень, лицо перекошено, начал дедка за грудки трясти, и орать благим матом: «Ты что, гад, урод поганый, ты мне за машину последние штаны отдашь!», и прямо на визг срывается. А тут бабы в пацана этого вцепились, две сразу, одна в волосы, другая в лицо и тоже визжать. Из машины еще два парня выскочили, один в багажник полез за битой, другой этих баб бить начал. Ногами. Стал я к ним протискиваться сквозь толпу, чтобы разнять, меня за одежду хватают, руки перед лицом мелькают, крик вокруг. Еле протолкался к драке, парням ору: «что вы делаете, а? Биту убери!» Бабам ору: «успокойтесь!» — только не слышит никто никого, все орут, глаза из орбит повылазили, друг другу пальцами, как когтями, в лицо лезут, а дедок лупит своей клюкой не глядя по сторонам, по людям, по машине. Остальные водители из машин выскочили, такая каша! Кто кого бьет, кто что орет… У меня перед глазами все закружилось, а где-то там внизу, под ногами ребенок плачет. И тут толпа раздалась на несколько частей, орут все друг на друга до визга, до истерики, дерут друг друга, бьют. И сквозь весь этот кошмар, сквозь толпу, идет этот наш монах. Ну этот, в рясе и с крестом.
Страница
8 из 12
8 из 12
