Я бы это с радостью забыл или случай в метро

Мальчик, белый как полотно, кричал: «Мама! Помоги мне!» и пытался выбраться, но он был слишком мал, и у него не получалось задрать ногу на выступ в плитах. Женщина о последнего не отпускала руки мальчика, пока поезд не размазал его по стенке платформы и шпалам. Крик матери, потерявшей своего сына, я никогда не забуду. Его невозможно спутать ни с каким другим. Многих людей забрызгало кровью, и голова поезда стала красной, но это не загасило в людях инстинкт самосохранения. Поезд к моему очередному удивлению остановился и, как только открылись двери, народ тут же ломанулся внутрь. С места не сдвинулась только убитая горем мать, оплакивающая сына у края платформы, кучка пенсионеров и трое нас, которые стояли, пораженные ужасом, который только что здесь произошел и с большим сомнением смотрели на этот кровавый локомотив. И не зря. Не успел он открыть двери, как без всякого предупреждения закрыл их, прищемив кого-то. Люди кричали и пытались разжать двери, но электропоезд уженачал движение. Внутри вагонов погас свет. Какая-то бабушка, увидев это, закрыла себе руками рот, чтобы не закричать. Мать мальчика вся в крови отшатнулась от края и прижалась к колонне. В тех вагонах, где мужчины были у дверей, успели открыть двери и выпрыгнуть, из остальных дверей только торчали руки, с силой пытающиеся открыть их как можно шире. Чьи-то руки и вещи даже ударились о решетку в конце платформы. Я вместе со многими закрыл глаза и слышал звук рвущегося тряпья, а затем через пару секунд звук крушения глубоко в тоннеле. Я понял, что люди, находящиеся в поезде, скорее всего, погибли. На платформе воцарилась гробовая тишина. Я взглянул на мать. Она молчала, но видно было, что нервы натянуты, как тетива. Я перевел взгляд на отца, который был растерян, но внешне старался это не выдавать. Я чтоб чем-то занять дрожащие руки подвинул сумки поближе к нам, но глаза все равно тянулись посмотреть туда. В это страшное место, где принял мучительную смерть абсолютно невинный ребенок, я снял гитару и оставил ее возле сумок, а сам начал медленно протискиваться к этой зловещей точке. Когда я наконец пролез между спинами товарищей по несчастью, та женщина была уже снова там и плакала, лежа на полу. Я взглянул вниз. Да. Картина была нелицеприятная. От мальчика практически ничего не осталось. По большому окровавленному куску мяса, завернутого в когда-то зеленое тряпье и лежащее на шпалах, можно определить туловище мальчика. След на стенке платформы говорил о том, что малыш от страха прижался к ней в момент смерти, и уже после его останки отлепились и упали на рельсы. Руки были оторваны и лежали на расстоянии, голова была совсем в другой стороне, и сильно деформирована. Видимо удар пришелся на нее и просто снес ее. Я не медик, но готов поклясться, что из пробитого черепа на холодный металл медленно вытекала серое вещество. Глядя на все это я понял одно — матери незачем смотреть на все это и я поднял завывающую женщину против ее воли с пола и отвел подальше от своих и от края платформы.

— Там мой сын! Как же так! — кричала в истерике несчастная. Я прижал ее к себе и крепко обнял, пытаясь выразить все свое соболезнование в этом объятии.

— Уже ничего не поделаешь. Вам надо жить дальше и выбраться отсюда. — я говорил что-то бессвязное, хотя прекрасно понимал, что никакие слова в мире не смогут успокоить ее. Мне словно бы передалась часть ее боли и чувств. Я понял, какого это — потерять родного сына, которого с нетерпением ждала, вынашивала 9 месяцев под сердцем по строгой диете, потеряв при этом почти все зубы. С мукой родить, вскармливать грудью, катать его в колясочке, кормить с ложки, учить ходить, записывать первые слова, а главное жить. Жить ради него. И потерять этот смысл жизни так жестоко и нелепо по воле какого-то психопата. Нет, простить такое невозможно. И в тот момент во мне родилась жажда. Жажда мести. Я захотел убить этого подонка, несмотря на грозящую за это статью уголовного кодекса.

«Вам же сказали — все пути поездов перекрыты!»-зловещий смех.-«Вы обо всем пожалеете!»

Связь оборвалась. Испуганные люди смотрели друг на друга. На станции погас свет. Сразу же зажглось несколько резервных фонарей. Женщина вцепилась в мои плечи, и я едва ее отцепил, когда увидел у нее за спиной два громадных желтых глаза. Я не сразу сообразил, что это были фары поезда. Плиты в полу стали разъезжаться, и из-под них показались еще одни рельсы.

— ВСЕ НАПРАВО! — что было сил завопил я и прыгнул в сторону, прижимая к себе оцепеневшую даму. Все о чем я сейчас думал, лишь бы мои родители успели отскочить…

Все были уже в безопасности, но поезд будто бы ждал. Все люди кое как столпились в правой части платформы и с нетерпением ждали, когда же поезд наконец проедет, и они смогут вернуться на свои места, но тот почему-то не ехал. Только сверкал своими желтыми глазищами, будто выжидая момента, чтобы перерезать своими железными коваными колесами как можно больше людей.