Я сидел в паршивом баре на Двенадцатой авеню. Потягивал из низкого стакана дешевый виски, слушал по третьему кругу, как «Роллинг Стоунз», спрятавшиеся в музыкальном автомате, поют мне, что я не всегда могу получать, то, что хочу.
Добавить в моё избранное
33 мин, 27 сек 12012
Над пустым танцполом вращался серебристый шар, пятна цветного света лениво ползли по столикам и клубам табачного дыма. Я тянул вискарь и наслаждался свободой. Как говорит Дерюгин, «морально разлагался в оставшихся, так сказать, очагах разврата».
В запасе у меня были еще сутки увольнительной, и хотя «Роллинги» были совершенно правы, я все равно собирался основательно нахрюкаться, а возможно и подцепить какую-нибудь местную курочку, из тех, что маячили в полутьме у стойки бара в надежде кому-нибудь приглянуться. Никто на них внимания не обращал, даже компания пьяных румын (или венгров — я в их форме не разбирался), голосившая что-то хором в другом конце зала.
Рассеяно оглядев бар, я уперся взглядом в стену напротив моего столика. Там в рамочке висела любовно вырезанная пожелтевшая передовица «Нью-Йорк таймс» с крупной фотографией.
Декабрь восемьдесят седьмого, Горбачев и Рейган подписывают в Вашингтоне «Договор о ликвидации ракет средней и малой дальности».
Я усмехнулся, оценив чувство юмора бармена.
Восемьдесят седьмой, как же давно это было. Мне как раз стукнуло семнадцать, я подавал документы на журфак, отец неодобрительно качал головой, мать встревожено кивала, «Правильно, Саша, язык у тебя подвешен хорошо, а сейчас сам знаешь, что творится, еще не дай бог в Афганистан»…
А через год полетел «Буран», из наших кассетников запели сладкоголосый «Ласковый май», загадочный Гребенщиков и суровый Цой, я купил себе джинсы-«варенки», прочитал самиздатовского Кастанеду, посмотрел по видаку Брюса Ли и записался на подпольные курсы каратэ, я познакомился с Наташей, я собрался жениться на Наташе, я навсегда расстался с Наташей, я впервые надрался портвейном до потери человеческого лица, меня чуть не выперли из комсомола и вообще из универа, но оставили после вмешательства деда-академика, Фима укатил за кордон, Тимур вернулся домой в цинке, Алекс подался в рэкет, а на Америку упали Ульи.
Первые безумные дни, когда еще никто не мог оценить масштабов произошедшего. Американцы обвиняли нас, мы — американцев. Никто еще не знал тогда, что несколько Ульев приземлились в Восточной Сибири. Там наши сработали на редкость оперативно. Потом узнали и о других местах приземления — о тех Ульях, что упокоились на дне океана, о Сахаре, истоках Амазонки, Тибете и Антарктиде. Но первыми, кто забил тревогу, стали американцы. Им это не помогло. Тогда мы еще не знали, что скупое секретное распоряжение Язова, тогда еще министра обороны, а не генсека — зафигарить «гостей» реактивной артиллерией — оказалось единственно верным и фантастически прозорливым…
Унылый поток моих воспоминаний прервал черный парнишка-дилер. Попробовал подсесть ко мне, купившись видом моей кожанки, застегнутой на молнию под горло. Я лениво послал его на три русских буквы. Он мгновенно понял, испарился. Видимо, уже приходилось слышать.
Чувствовал я себе с каждой минутой все лучше, поставил «Роллингов» в четвертый раз, никак не отреагировав на вызывающий взгляд чернявого венгра (или румына), вернулся на место. И уже принялся за третий стакан, как в темном провале входа нарисовался Плошкин.
Я матюгнулся, подтянул повыше ворот кожанки и сел чуть боком, стараясь держать лицо в тени.
Плошкин раззявил варежку, разглядывая интерьер бара. Он был в рабочем хэбе и почему-то без шапки, крутил лопоухой бритой башкой на тонкой шее. Сторонясь от румын (венгров?) поплелся к стойке. Каким бы он ни был тюленем, меня он все-таки углядел.
Я залпом добил стакан.
— Здравствуйте! — сказал Плошкин, останавливаясь в нескольких шагах от меня. — А я как раз вас ищу.
И виновато улыбнулся, тюлень.
Надо было конечно высказать ему по поводу субординации, но мне сейчас было не до этого, я, в конце концов, отдыхал. Поэтому я ничего не сказал Плошкину, отвернулся и качнул пустым стаканом бармену. Мол, давай еще.
— Очень срочно! — сказал Плошкин растерянно.
— Чего там? — буркнул я, не глядя.
— Вас срочно требуют…
Плошкин смотрел на меня выжидающе, а заодно потешно косился по сторонам. Он был из нового пополнения, в деревне своей такого даже и представить не мог, «береза». Про «чужую жизнь», небось, только из Клуба кинопутешественников знал, да из журнала «Юный натуралист» с кабаргой на обложке.
А тут его аж за «Красную линию» занесло. И если даже этого тюленя припахали искать меня, что-то там у них стряслось серьезное.
— Кто требует? — спросил я.
Ответ я знал, просто хотел потянуть время. Бармен как раз поднес мне очередной стакан, я кивком поблагодарил его.
— Известно кто, Хват. — сказал Плошкин.
— Чего надо ему?
— Так ведь…
— Товарищ старший сержант. — подсказал я, любуясь стаканом на просвет.
— Так ведь, товарищ старший сержант, — он растерянно похлопал ресницами. — Мне не докладывают.
В запасе у меня были еще сутки увольнительной, и хотя «Роллинги» были совершенно правы, я все равно собирался основательно нахрюкаться, а возможно и подцепить какую-нибудь местную курочку, из тех, что маячили в полутьме у стойки бара в надежде кому-нибудь приглянуться. Никто на них внимания не обращал, даже компания пьяных румын (или венгров — я в их форме не разбирался), голосившая что-то хором в другом конце зала.
Рассеяно оглядев бар, я уперся взглядом в стену напротив моего столика. Там в рамочке висела любовно вырезанная пожелтевшая передовица «Нью-Йорк таймс» с крупной фотографией.
Декабрь восемьдесят седьмого, Горбачев и Рейган подписывают в Вашингтоне «Договор о ликвидации ракет средней и малой дальности».
Я усмехнулся, оценив чувство юмора бармена.
Восемьдесят седьмой, как же давно это было. Мне как раз стукнуло семнадцать, я подавал документы на журфак, отец неодобрительно качал головой, мать встревожено кивала, «Правильно, Саша, язык у тебя подвешен хорошо, а сейчас сам знаешь, что творится, еще не дай бог в Афганистан»…
А через год полетел «Буран», из наших кассетников запели сладкоголосый «Ласковый май», загадочный Гребенщиков и суровый Цой, я купил себе джинсы-«варенки», прочитал самиздатовского Кастанеду, посмотрел по видаку Брюса Ли и записался на подпольные курсы каратэ, я познакомился с Наташей, я собрался жениться на Наташе, я навсегда расстался с Наташей, я впервые надрался портвейном до потери человеческого лица, меня чуть не выперли из комсомола и вообще из универа, но оставили после вмешательства деда-академика, Фима укатил за кордон, Тимур вернулся домой в цинке, Алекс подался в рэкет, а на Америку упали Ульи.
Первые безумные дни, когда еще никто не мог оценить масштабов произошедшего. Американцы обвиняли нас, мы — американцев. Никто еще не знал тогда, что несколько Ульев приземлились в Восточной Сибири. Там наши сработали на редкость оперативно. Потом узнали и о других местах приземления — о тех Ульях, что упокоились на дне океана, о Сахаре, истоках Амазонки, Тибете и Антарктиде. Но первыми, кто забил тревогу, стали американцы. Им это не помогло. Тогда мы еще не знали, что скупое секретное распоряжение Язова, тогда еще министра обороны, а не генсека — зафигарить «гостей» реактивной артиллерией — оказалось единственно верным и фантастически прозорливым…
Унылый поток моих воспоминаний прервал черный парнишка-дилер. Попробовал подсесть ко мне, купившись видом моей кожанки, застегнутой на молнию под горло. Я лениво послал его на три русских буквы. Он мгновенно понял, испарился. Видимо, уже приходилось слышать.
Чувствовал я себе с каждой минутой все лучше, поставил «Роллингов» в четвертый раз, никак не отреагировав на вызывающий взгляд чернявого венгра (или румына), вернулся на место. И уже принялся за третий стакан, как в темном провале входа нарисовался Плошкин.
Я матюгнулся, подтянул повыше ворот кожанки и сел чуть боком, стараясь держать лицо в тени.
Плошкин раззявил варежку, разглядывая интерьер бара. Он был в рабочем хэбе и почему-то без шапки, крутил лопоухой бритой башкой на тонкой шее. Сторонясь от румын (венгров?) поплелся к стойке. Каким бы он ни был тюленем, меня он все-таки углядел.
Я залпом добил стакан.
— Здравствуйте! — сказал Плошкин, останавливаясь в нескольких шагах от меня. — А я как раз вас ищу.
И виновато улыбнулся, тюлень.
Надо было конечно высказать ему по поводу субординации, но мне сейчас было не до этого, я, в конце концов, отдыхал. Поэтому я ничего не сказал Плошкину, отвернулся и качнул пустым стаканом бармену. Мол, давай еще.
— Очень срочно! — сказал Плошкин растерянно.
— Чего там? — буркнул я, не глядя.
— Вас срочно требуют…
Плошкин смотрел на меня выжидающе, а заодно потешно косился по сторонам. Он был из нового пополнения, в деревне своей такого даже и представить не мог, «береза». Про «чужую жизнь», небось, только из Клуба кинопутешественников знал, да из журнала «Юный натуралист» с кабаргой на обложке.
А тут его аж за «Красную линию» занесло. И если даже этого тюленя припахали искать меня, что-то там у них стряслось серьезное.
— Кто требует? — спросил я.
Ответ я знал, просто хотел потянуть время. Бармен как раз поднес мне очередной стакан, я кивком поблагодарил его.
— Известно кто, Хват. — сказал Плошкин.
— Чего надо ему?
— Так ведь…
— Товарищ старший сержант. — подсказал я, любуясь стаканом на просвет.
— Так ведь, товарищ старший сержант, — он растерянно похлопал ресницами. — Мне не докладывают.
Страница
1 из 11
1 из 11
