Добавить в моё избранное
33 мин, 27 сек 12010
Но товарищ полковник сказали, если вас не найдем, нас самих за… это самое… подвесят, товарищ старший сержант.
Он густо покраснел.
Мне стало смешно. Смех был совершенно противоестественный, потому что только что накрылась моя увольнительная. Но при взгляде на этого смущенного тюленя мое настроение улучшилось.
— Ладно. — я махнул рукой, опрокинул в себя стакан, выдохнул. — Потопали.
Кинул на стойку пару хрустящих купонов временной администрации, с тоской поглядел на курочек, скучающих у стойки. Хлопнул тюленя по плечу и двинул к выходу, прочь из «вертепа морального разложения», по меткому определению Дерюгина.
«Ты не можешь всегда получать то, что хочешь, да», пел Мик мне вслед.
Возле выхода торчал патрульный «уазик» с красно-белыми полосами. За рулем сидел, выставив в окно локоть, Ковальчук, а рядом с ним Яунутис, и мне сразу стало понятно, как тюлень оказался один в баре за пределами «Красной линии», к тому же без шапки. Ковальчук с Яунутисом местные бары уже успели обследовать досконально, а лишний раз погонять тюленя для них — главная радость.
— Драсть, тарщ старш… — жуя жвачку, обратился ко мне Ковальчук.
Я заложил руки в карманы, остановился в двух шагах от машины и стал молча смотреть на него.
Смотрел я недолго. Ковальчук выбрался из «уазика», хлопнул дверцей, вытянулся по струнке и проорал:
— Здравия желаю, товарищ старший сержант!
— Вольно. — бросил я. — Шапку верни бойцу. За стариковщину с тебя лично спрашивать буду, понял?
Подвинув его плечом, я сел за руль.
Яунутис выкатил глаза, отклячил нижнюю губу, но я буркнул «вольно» и ему.
Зашипела рация над приборной доской.
— Шестой, прием!… пшшш… нашли?… пшшш…
Я щелкнул кнопкой и сказал в динамик встревоженным голосом:
— Я шестой, объект обнаружили! Оказывает вооруженное сопротивление, разрешите торпедировать?! Прием!
— Шестой… пшшш… удак, Сашка, ты чтоли?… мать… бались искать тебя… пшшш…
— Я-я! — сказал я, нажав на кнопку. — Нашелся, едем на базу. Отбой!
Я отжал клавишу и выглянул в окно.
— В машину. — приказал я тюленю и Ковальчуку, продолжающему стоять навытяжку.
Оба проворно забрались в салон. Я дал газу, и стал крутить баранку, разворачиваясь поперек четырех полос пустой Двенадцатой авеню.
Вокруг было все то же самое, что вчера и позавчера, и всегда.
Почти пустые улицы, заваленные мусором. Кучкующиеся на перекрестках и у подъездов зданий группки каких-то сомнительных типов, греющихся у горящих бочек, мрачные лица, потертая одежда, листовки красным по белому на стенах и красные транспаранты на проводах.
«Дедушки» притихли и шумно дышали, а тюлень, кажется, и не дышал вовсе, поэтому ехали мы в тишине. Да и не о чем мне было с ними говорить.
Наконец показались баррикады первого блокпоста «Красной линии», ряды колючей проволоки и противотанковые ежи. Возле них прохаживались с автоматами через плечо фигурки в шинелях и приятных для глаза красных погонах. Перед шлагбаумом вытянулась вереница грузовиков. Ревел двигателем, целя в небо длинным стволом, Т-80, из люка которого высовывался по пояс злой танкист в шлемофоне, и кричал что-то проверяющим, пытаясь перекрыть шум двигателя.
Я сунул под нос автоматчику у шлагбаума свои документы, и мы въехали за «Красную линию».
— Бэк ин Ю Эс Эс Ар. — внятно сказал с заднего сидения Ковальчук.
В сущности, он был прав.
Хват сидел за обширным столом красного дерева и курил кубинскую сигару, пуская в потолок аккуратные дымные кольца. Галстук его был распущен, китель с пестрой орденской планкой — расстегнут. Стену позади его кресла покрывали густые медвежьи шкуры, подарок разведчиков, и тяжелый красный кумач флага. Бонапарт диким взглядом смотрел на посетителей с портрета в строгой раме.
— Здравия желаю, товарищ полковник!
— Отдохнул? — хмуро спросил Хват.
— Так точно, товарищ полковник. — ответил я без энтузиазма.
— Дело у меня к тебе. Садись.
Я сел напротив, в глубокое мягкое кресло.
Кабинет у полковника был обставлен не хуже министерского. Бесхозной мебели в квартале было навалом. Не пропадать же добру, трезво рассудил наш каптер Сердюк.
Ароматный дым полковничьей сигары приятно щекотал мне ноздри.
Хват полистал какие-то бумаги, наморщил крутой лоб в раздумьях.
— Хорошая у тебя фамилия, Зверев. — проворчал он. — Крепкая, суровая. Как у настоящего мужика, а?
— Так точно, товарищ полковник.
К чему это он клонит, подумал я.
Он вдруг поднял на меня прозрачные глаза и спросил:
— Зверев, ты ведь комсомолец?
— Так точно! — выпалил я, делая серьезное лицо.
Он снова затянулся сигарой, проворчал что-то под нос.
Он густо покраснел.
Мне стало смешно. Смех был совершенно противоестественный, потому что только что накрылась моя увольнительная. Но при взгляде на этого смущенного тюленя мое настроение улучшилось.
— Ладно. — я махнул рукой, опрокинул в себя стакан, выдохнул. — Потопали.
Кинул на стойку пару хрустящих купонов временной администрации, с тоской поглядел на курочек, скучающих у стойки. Хлопнул тюленя по плечу и двинул к выходу, прочь из «вертепа морального разложения», по меткому определению Дерюгина.
«Ты не можешь всегда получать то, что хочешь, да», пел Мик мне вслед.
Возле выхода торчал патрульный «уазик» с красно-белыми полосами. За рулем сидел, выставив в окно локоть, Ковальчук, а рядом с ним Яунутис, и мне сразу стало понятно, как тюлень оказался один в баре за пределами «Красной линии», к тому же без шапки. Ковальчук с Яунутисом местные бары уже успели обследовать досконально, а лишний раз погонять тюленя для них — главная радость.
— Драсть, тарщ старш… — жуя жвачку, обратился ко мне Ковальчук.
Я заложил руки в карманы, остановился в двух шагах от машины и стал молча смотреть на него.
Смотрел я недолго. Ковальчук выбрался из «уазика», хлопнул дверцей, вытянулся по струнке и проорал:
— Здравия желаю, товарищ старший сержант!
— Вольно. — бросил я. — Шапку верни бойцу. За стариковщину с тебя лично спрашивать буду, понял?
Подвинув его плечом, я сел за руль.
Яунутис выкатил глаза, отклячил нижнюю губу, но я буркнул «вольно» и ему.
Зашипела рация над приборной доской.
— Шестой, прием!… пшшш… нашли?… пшшш…
Я щелкнул кнопкой и сказал в динамик встревоженным голосом:
— Я шестой, объект обнаружили! Оказывает вооруженное сопротивление, разрешите торпедировать?! Прием!
— Шестой… пшшш… удак, Сашка, ты чтоли?… мать… бались искать тебя… пшшш…
— Я-я! — сказал я, нажав на кнопку. — Нашелся, едем на базу. Отбой!
Я отжал клавишу и выглянул в окно.
— В машину. — приказал я тюленю и Ковальчуку, продолжающему стоять навытяжку.
Оба проворно забрались в салон. Я дал газу, и стал крутить баранку, разворачиваясь поперек четырех полос пустой Двенадцатой авеню.
Вокруг было все то же самое, что вчера и позавчера, и всегда.
Почти пустые улицы, заваленные мусором. Кучкующиеся на перекрестках и у подъездов зданий группки каких-то сомнительных типов, греющихся у горящих бочек, мрачные лица, потертая одежда, листовки красным по белому на стенах и красные транспаранты на проводах.
«Дедушки» притихли и шумно дышали, а тюлень, кажется, и не дышал вовсе, поэтому ехали мы в тишине. Да и не о чем мне было с ними говорить.
Наконец показались баррикады первого блокпоста «Красной линии», ряды колючей проволоки и противотанковые ежи. Возле них прохаживались с автоматами через плечо фигурки в шинелях и приятных для глаза красных погонах. Перед шлагбаумом вытянулась вереница грузовиков. Ревел двигателем, целя в небо длинным стволом, Т-80, из люка которого высовывался по пояс злой танкист в шлемофоне, и кричал что-то проверяющим, пытаясь перекрыть шум двигателя.
Я сунул под нос автоматчику у шлагбаума свои документы, и мы въехали за «Красную линию».
— Бэк ин Ю Эс Эс Ар. — внятно сказал с заднего сидения Ковальчук.
В сущности, он был прав.
Хват сидел за обширным столом красного дерева и курил кубинскую сигару, пуская в потолок аккуратные дымные кольца. Галстук его был распущен, китель с пестрой орденской планкой — расстегнут. Стену позади его кресла покрывали густые медвежьи шкуры, подарок разведчиков, и тяжелый красный кумач флага. Бонапарт диким взглядом смотрел на посетителей с портрета в строгой раме.
— Здравия желаю, товарищ полковник!
— Отдохнул? — хмуро спросил Хват.
— Так точно, товарищ полковник. — ответил я без энтузиазма.
— Дело у меня к тебе. Садись.
Я сел напротив, в глубокое мягкое кресло.
Кабинет у полковника был обставлен не хуже министерского. Бесхозной мебели в квартале было навалом. Не пропадать же добру, трезво рассудил наш каптер Сердюк.
Ароматный дым полковничьей сигары приятно щекотал мне ноздри.
Хват полистал какие-то бумаги, наморщил крутой лоб в раздумьях.
— Хорошая у тебя фамилия, Зверев. — проворчал он. — Крепкая, суровая. Как у настоящего мужика, а?
— Так точно, товарищ полковник.
К чему это он клонит, подумал я.
Он вдруг поднял на меня прозрачные глаза и спросил:
— Зверев, ты ведь комсомолец?
— Так точно! — выпалил я, делая серьезное лицо.
Он снова затянулся сигарой, проворчал что-то под нос.
Страница
2 из 11
2 из 11
