Мое лето в Аду

Полчища мыслей не давали мне сомкнуть веки — стоило закрыть глаза, как что-то начинало втягивать меня во вращающуюся воронку, которая уходила вглубь земли. Меня звали оттуда, я не мог унять головокружения, и мне было очень страшно. Такое уже было однажды несколько лет назад, когда я по глупости накачался абсентом, но сейчас мое сознание было чистым и ясным, и потому объяснения происходящему я не находил.

Я очень боялся, что умру, и вдруг мне пришла сумасбродная мысль создать то, чего от меня так требовали там, внизу. Я решил написать свое «Лето в Аду».

Шарль Бодлер, Лотреамон, Новалис, Георг Тракль, Андре Бретон, Филипп Супо, Жан Кокто (один из немногих писателей, умеющих проникнуть в детский мир глубоко) и Ричард Хелл убедили меня, что затея не так уж плоха, и я решил осуществить ее — пролистать все свои дневники за четыре года и собрать по кусочкам то, за чем я спускался в Ад.

Моими проводниками туда были Уильям Блэйк и Артюр Рембо. Они поддерживали меня за руки, когда я терял зрение, осязание и слух.

Я не сразу определился, какое название дать тому, что я эпизодически переживал в течение этих четырех или пяти лет. Подобно Блэйку, я спустился в Ад и собирал его притчи. Подобно Рембо, я находился там довольно долгое время. Но у меня не было Рая, поэтому я заимствовал название у него.

«Мое лето в Аду» создавалось четыре года. Эпизоды, созданные в разное время и с мыслями о разных людях, написаны в минуты самого глубокого отчаяния и тоски, упадка и разочарования, повлекших за собой озарения — так называемый «мистический опыт». Это мой личный Ад, и я приглашаю вас туда спуститься. Подобно мильтоновскому Сатане, я проложил туда дорогу.

В моем Аду — три двери и одно окно, четыре уровня сознания, четыре лимба, как у Данте, доступные мне. Первая дверь ведет в круг тела, вторая — в круг чувств, третья — в круг мира и богов, и окно — отдушина в круг Непознанного. Кроме того, я описал чистилище и преддверие Ада.

Второй эпизод вне кругов, писался с мыслями о С. Именно фразы из ее дневника оживили меня два или три месяца назад, когда я столкнулся впервые с нею в Сети.

Также спасибо господину Б. за то, что он находил нужные слова, когда я в очередной раз рисковал разбить себе голову о свою же лобовую кость. Видя всю абсурдность этих метаний, я смеялся, и мне становилось лучше. Эпизод про кота — Ваш, ведь мы оба любим этих милых животных.

Спасибо и К.-Ребенку — трудно сказать, за что конкретно, но когда-то благодаря ему я взялся за карандаш, чтобы написать «Сказку для Валитара». Ребенок, разрушающий миры, и любое другое дитя на пространстве Ада — Вы.

Последний эпизод я посвящаю O., человеку, который мне безмерно дорог и которого я бесконечно люблю. Я возвратился из Ада и выбрал жизнь.

Да.

Мое лето в Аду

В чистилище — одни стены. Они пружинят, и от этого их не пробить… Они не пропускают звук… Они не пропускают свет… Они не пропускают воздух — я начинаю задыхаться. Что остается ему? Только умереть, надеясь на рай и луга из лунных цветов. Цветы эти разлагаются под солнцем, покрытым трупными пятнами. Они же шепчут о том, что жизнь — всего лишь боль и вселенская скорбь, напрасно искать то, что забыто и чего уже нет, но тело, хранящее память радостей, не верит в это. Больнее всего забвение. В этом краю холодно, там дует холодный влажный ветер. Он путается в волосах, и они покрываются сетью льдинок. Медленно-медленно льдинки с волос перебираются на лицо, руки, и его уже не видно под ледяной коркой…

Я живу в царстве мертвых. Никто из ныне живущих не брал меня за руку, чтобы привести к воротам садов Вечности. Моими проводниками были души умерших и души тех, чья обитель — иные миры.

Женщина, которую я никогда не видел и по которой сужу лишь по буквам, начерченным на воде, значит для меня больше, чем весь мир живых.

Я никогда не касался ее локтя, не слышал ее голоса и не чувствовал запаха ее духов, но она своим эфемерным дыханием разбудила меня, и я проснулся.

Я живу в царстве мертвых, в нем есть три двери и широко распахнутое окно.

I

Однажды я проснулся и обнаружил у себя в груди свищ. Эта дырка свистит и ноет, не переставая. Чуть слышно — часто. Иногда — во весь голос. Это наводит на мысли, что она сквозная, а значит, через нее дует ветер: «Фьююю! фьююю!».Летом — жаркий, зимой — холодный, осенью — сырой, весной — прелый. Осенью она гниет, а весной расцветает красными аллергическими пятнами. Свистит и грызет, у нее острые края, но она сквозная. Все, что входит в нее, обязательно появляется с другой стороны, потрепанное, но все же живое. Однажды туда попала птица. Она вырвалась и улетела, но из моей спины до сих пор торчат ее лапки. Дыра стонет, и этот стон ошибочно принимают за мой голос, хотя я молчу. Но и я уже не различаю, где я, а где голос дыры. Ноет и не затягивается. Поет литании мне и лимонно-горьким мыслям.