Ледяные Собаки

Рана заныла и стихла, словно пропитавшись её спокойствием, потом я наклонился и стал пить. Ещё позже, когда перед глазами прояснилось, и ноги стали меня слушать — в доме всё уже стихло, только глухие молнии потрескивали, скорее по привычке, словно тлеющие угли — всё-таки заглянул в чёрную воду. Но было слишком темно, чтобы что-то увидеть.

Поэтому я до сих пор не знаю, была там рыба или нет.

Не помню, сколько я там сидел. Когда обернулся, рядом стояла хозяйка. Помню, я сначала обрадовался — надо же, хоть что-то в этом мире неизменно, потом испугался — ведь придётся давать объяснения за этот шум и грохот, а потом снова обрадовался — она ведь глухая, а значит, запросто могла просто ничего не заметить. А может всё-таки заметила — за счёт того же запаха, например? Я принюхался, но ничего не почувствовал — вокруг были всё те же запахи влажного ночного сада. Значит, всё порядке.

Она что-то простонала и выставила вперёд правую руку. Я посмотрел в ту сторону и не увидел ничего подозрительного — сад и сад, вполне обычные деревья. Обернулся, чтобы спросить, заранее жалея, что не получу ответа, открыл уже рот… а так и замер, примёрзнув к одному месту и не в силах даже пальцем пошевелить.

У неё больше не было глаз.

Как я сбежал — не знаю. Ни картин в голове, не происшествий. Помню лишь руководящую мысль, самый главный страх, который гнал меня прочь, где бы я не оказался. Нет, я не боялся Хозяина — в тот вечер он всё-таки встретился с тем, кем хотел и не моя вина, что встреча не принесла ему радости, и не боялся его гостя — готов поклясться, что к утру в комнате были лишь разгромленные приборы и Клетка, пустая и дымящаяся, и уж тем более не боялся властей — признать за колдунами даже намёк на такое могущество означало ересь. Я боялся Ледяных Собак, до трепета в кишках, до тошноты, до паники! Я боялся этих чудовищный тварей, которые беспощадней и неотвратимей любого возмездия, Ледяных Собак, которым не нужно следов, Ледяных Собак, которые приходят за каждым, рискнувшим черпать из другого мира вне зависимости от того, принесло ли это ему вред или пользу.

Потому что после всего, что было, я твёрдо знал — они есть. И ещё я знал. что никогда не смогу их постичь. Не давно человеку понять, кто они, откуда и что ими движет. А договариваться с ними — пробуй договориться с луной, зарёй или эпидемией. Ты можешь прославлять, проклинать, замалчивать… Но ведь слова для людей, а Ледяные Собаки — кто угодно, что угодно, но НЕ ЛЮДИ.

— Такая история, — старик встал и посмотрел наружу. Дождь уже стих, на древней кладке сверкали капли, а далеко-далеко, за крошечным холмиком, горела радуга. И какой-то упорный серый лишайник, очень старый и измочаленный, облепился вокруг чаши — он был здесь, конечно, с самого начала, но только сейчас его можно было как следует разглядеть.

Смотритель обернулся и увидел, что мешок высокой лежит на земле, а она сама вместе с той, что поменьше, стоят возле домика. В руках у них… что за штуки такие? Старик прищурился, но так их не смог их узнать. Хитрые механизмы, похожие на короткие дубинки с боковыми ручками, почему-то на коротком ремне через плечо и вдобавок полые — он явственно видел дырку в самом конце. Что же это такое? И держат они их как-то странно — один конец к себе, другой, дырявый, к нему, словно указкой тычут.

Магия?

— Мы приносим извинения, но обед был отвратителен, — говорит младшая. Голос у неё густой и свободный, она вполне может петь, — А история — прекрасная. Мы и вправду узнали много нового. Теперь — всё.

Вспышка, треск, вонь, и в тот же миг раскалённая плеть разрезает его пополам. Он успевает заметить, как летят осколки чёрной кладки, как опрокидывается мир, почувствовать кровь, брызнувшую во все стороны — и вот уже лежит в траве, тихий и маленький, а слабый ветерок треплет его седые волосы.

Высокая зашла в каморку и вынесла сундук; младшая тем временем складывала механизмы в мешок. С двух сторон сундучка были приделаны ручки; они ухватили его и потащили обратно. Туда, откуда пришли.

Больше их никто и никогда не видел.