Ледяные Собаки

Очень повезло, конечно, что я знал язык и мог выучивать ещё и слова — между картинкой и словом на бумаге растут изрядные джунгли и немало нужно упорства, чтобы сквозь них прорубиться. Проще было с диаграммами и прочими рисунками, их я просто разбивал на простейшие круги и квадраты, представлял перерисованными на столешнице и копировал, а потом вписывал подписи.

Спустя часа три рукопись была закончена. С этим переписыванием из головы так всегда — пока не сядешь, кажется, что это быстро, а когда закончишь, ты в зале уже один, вокруг зажгли светильники, старый служитель, покрытый пылью и плесенью, вежливо держит тебя за плечо, извиняется за беспокойство, «но библиотека уже закрывается»… а его круглое и доброе лицо висит как раз над диаграммами, за одну линию из которых можно отправиться на весёлый подземный урок по практике горнорудного дела.

Снаружи хлестал дождь, я чудом догадался спрятать листки под одежду.

Наутро я принёс страницы ему. Он вцепился в них, как голодный в лепёшку и прочитал сразу же, не сходя с места. Я стоял, не зная, что делать.

Закончив, он спросил:

— Сколько ты получаешь?

Я не понял

— Какой твой доход от всего этого, — он щёлкнул по бумаге, — за, например, месяц?

Я не знал. Как-то и не считал даже.

— Будешь у меня библиотекарем, — сказал он, складывая бумагу, — Жить можешь здесь, жалованье будет. Комната жены пустует, поселишься там.

Я не стал отнекиваться, потому что знал, что это всё равно будет глупо. Поэтому назвал только одну причину, единственную, по которой не мог:

— Стражники. Если узнают, что я здесь…

Дело было даже не в каждодневной опасности — она грозила мне и так, да и закон против бродяг был ещё в силе. Главное притыкание было в обычаях: любой дом, в котором нашли колдовские или еретические книги, моментально становился проклятым, а это даже хуже, чем зачумлённый, это окружить и сжечь, вытравить, уничтожить. Снимать комнату, ютится в гостинице, ночевать в казарме, отсчитав немного коменданту — всё это было для нас под запретом, ведь своевременный донос был единственным, что спасало хозяина. Даже тихие мальчишки из провинции, приехавшие изучать науки и служить королю, были под настороженным наблюдением и не один безграмотный домовладелец изошёл потом, пытаясь разгадать, что за чертежи делает новый постоялец, — инженерные или всё-таки колдовские и чьи молитвы на самом деле зубрит его сосед с неестественно острым носом. Нет, я не боялся комнаты, я боялся, что дверь, пустившая меня туда, захлопнется навсегда — ведь если сейчас, ни разу не пойманный, есть шанс пролететь по первому разу, то здесь, в этом отравленном доме, шанса уже не будет. Нас спустят в яму обоих, причём меня — первым, чтобы не затягивать церемонию.

Всё, или почти всё из этого было в моих словах. Пояснять не требовалось — мы и он и я уже достаточно дышали чужим воздухом, чтобы понимать такие вещи.

— Успокойтесь, — сказал он, — дело верное. Командир городской стражи служил у меня, я же подписал ему рекомендацию на офицера. Они не придут.

Я подумал, что человеку вроде него достаточно приказать — и они только поклонятся, извинятся, уйдут, а потом доложат, что дом перерыт и ничего крамольного не найдена. Такова был природа этого человека, таков был его взгляд из-под кустистых рыжих бровей, что даже сорняки не решались расти в его крошечном садике, и не угроза быть вырванными их отпугивала. Природа его власти была выше и страшнее, она обволакивала и подчиняла так, что ты не решался даже подумать, откуда она шла, и что из себя представляла.

— Она занимает две комнаты, — мы уже поднимались по лестнице, — Не особенно большая, но капитальная, только то, что нужно именно мне. Дело для вас будет простое и привычное, справитесь вы легко.

Он сразу понял про моё умение, но не как учёный, заметивший загадку и жаждущий разодрать её на постижимые лоскутки, и конечно не как торгаш, который не понимает, что это, но понимает, какая из этого выгода — скорее, как полководец, который увидел новобранца и сразу же понял, куда его нужно поставить. Конечно, подробности он ещё прояснит — но место останется неименным: в арьергарде, прикрывать спину и отбиваться от наседающего противника.

Книг было много, но большинство были мне уже знакомы. Многие экземпляры я узнавала в лицо — когда-то давным-давно прошли они через мои руки и ещё долго блуждали по миру, покуда не осели здесь.

— А вот здесь я, простите, прервусь, — старик встал, покряхтел, отряхнулся и подошёл к опорному столбу. Дождь уже стихал, уходя дальше юг; в желобе шумел изрядный поток. В древности его, наверное, чем-то накрывали, чтобы не перегружать лишней водой, но сейчас всё исчезло и дождевая вода как не в чём ни бывало бежала по древней дороге.

Смотритель обошёл колонну с другой стороны, прищурился наверх и вдруг с удивительной, прямо нечеловеческой ловкостью стал карабкаться к огромной распределительной чаше.