Теперь и я играю на флейте

А потом… потом чернота разорвалась. Как натянутый лист бумаги, в который ткнули чем-то острым. В образовавшийся разрыв высунулся слепящий червь (змей? щупальце?), сотканный из того самого мертвенно-голубого света. Я затрудняюсь даже приблизительно оценить его размеры (да и есть ли в этом мире размеры?), скажу лишь, что на конце этого сияющего отростка разверзлась круглая пасть и всосала в себя и многокилометрового биомеханического паука, и тех роящихся монстров, что были некогда моими друзьями. Всосала, как муравьед всасывает термитов. И убралась восвояси.

Я остался один в тишине и непроглядной темноте. Не знаю, почему я остался таким, какой есть. Наверное, это как-то связано с тем, что именно я производил манипуляции с этой штукой. Так это или нет, но я не превратился в космического спрута, не умер и даже не сошёл с ума от увиденного.

Я не буду оплакивать своих товарищей. Не буду хотя бы потому, что уверен — они отнюдь не мертвы. Возможно даже, в отличие от меня, они будут жить вечно (как и мечтал Герман). Также я не буду пытаться осмыслить случившееся и строить гипотез. Вселенная безмерно сложнее любых наших представлений о ней. И кто знает, с какими мирами граничит наша Метагалактика, и что за чудовищные сущности обитают в этих мирах! Длань одной из таких сущностей коснулась нашего корабля, а за девятнадцать тысяч лет до того коснулась Беллис, мгновенно превратив цветущую планету в иссохший кусок пыли. Нет, я поступлю по-другому. Я возьму книгу… Да-да, она всё время была со мной! Я ни на секунду не выпускал её из рук и даже сейчас она покоится в набедренном кармане скафандра! Я не знаю, случайность это или Провидение… или воля Тех, что властвуют за пределами чёрной пустоши… Какая разница?! Я возьму книгу и вновь прочту ту самую магическую формулу, которую произнёс тогда на «Инсоленсе». Я не знаю, что произойдёт. Если мне суждено стать одним из флейтистов Азатота и целую вечность играть во славу его… что ж, я буду играть! Если же не произойдёт ничего, я буду болтаться здесь, в этой черноте до тех пор, пока не иссякнут источники энергии и не прекратится регенерация воды и кислорода.

Итак, я достаю книгу… надо же, она сразу открывается на нужной странице!… Что ж, я начинаю»…

АНДРЕЙ МОЛЧАНОВ

— Нгаах нгаа фхтагн йа аргх Азаттотх!

Мы вслушиваемся в необычные гортанные звуки заклинания. С каждым произнесённым словом голос Эллиота меняется, становясь всё громче и экспрессивнее. Вот уже отсек наполняют отрывистые истеричные выкрики, от которых по коже бегут мурашки, и… всё замолкает. Тишина.

Ещё пару минут мы все — я, Кристофер, Анна, Хироко и ещё несколько человек, включая капитана, — напряжённо вслушиваемся в эту тишину, пытаясь понять, что же произошло с Питером Эллиотом. Безуспешно. Танака качает головой, как бы говоря, что, мол, «есть многое на свете, друг Горацио». Кто-то вздыхает. В отсеке начинаются движение и разговоры: пора возвращаться к рутинным обязанностям.

— Тихо! Послушайте! — говорит вдруг Казарес, поднявшись с кресла. Все вновь замирают и замолкают, напряжённо прислушиваясь.

— Вы слышите? — говорит Анна. — Вы слышите эту музыку?

Я закрываю газа и сосредоточиваюсь. Да, я слышу. Где-то там, на самом краю слышимости мне удаётся различить этот звук. Поначалу он очень слабый, но нарастает буквально с каждой секундой. Я вижу, как бледнеют лица моих спутников, как беспокойно начинают бегать их глаза. Во рту пересыхает, сердце стучит часто-часто, в руках появляется дрожь. И доселе неведомый мистический страх наполняет душу.

Я явственно слышу звучание флейт.