Теперь и я играю на флейте

Он вдруг понял, что единственное спасение от неминуемого безумия — немедленно покинуть корабль, ставший пристанищем вселенского ужаса. Капсула, или попросту — шлюпка, — это миниатюрный космический корабль, рассчитанный на пятерых и снабжённый сигнальным маячком: там есть небольшой термоядерный реактор, запас продовольствия на тридцать суток и пять анабиозных камер, в одну из которых можно лечь и уснуть хоть на тысячу лет, пока не найдут.

Коридоры, отсеки, трапы… Питер летел, и ему казалось, то тут, то там слышится писк адских флейт, нечеловеческое хихиканье и ещё некие гадкие звуки, напоминающие о чём-то слизком и мягком. Питер изо всех сил старался не обращать на них внимания.

Когда он почти уже добрался до шлюзового люка, на котором значилось и его имя, раздался новый звук, резкий и тревожный. То был скрежет рвущегося металла и ломающегося пластика. Палуба вздрогнула, выгнулась и вновь распрямилась. Потом волна прошла по переборкам. А потом Эллиот увидел трещину, наискось раскраивающую створки люка, словно что-то (или кто-то) разрывало корабль на части. «Инсоленс» агонизировал. Путь к шлюпкам был отрезан. Перед Эллиотом замаячила угроза быстрой и страшной смерти от эмболии и космического холода. Впрочем, о смерти в ту минуту он не даже не подумал.

Питер принял мгновенное решение — он бросился к отсеку, где находились скафандры для выхода в открытый космос. Эллиот прекрасно знал технические возможности скафандра, знал, что лишь отсрочит свою гибель, но всё равно предпочитал смерть от истощения энергоресурсов систем жизнеобеспечения жуткой смерти от неведомых сил, хозяйничающих на «Инсоленсе».

Минуты, в течение которых Эллиот добирался до нужного отсека, втискивался в скафандр, активировал его, открывал внешний люк, практически не отложились в памяти. Сознание будто заволокло пеленой, все действия выполнялись автоматически, а в ушах стоял только нарастающий скрежет деформируемого корабля.

Питер оттолкнулся от комингса люка и включил сразу все четыре двигателя, уносящие его прочь от «Инсоленса». Тишина. Только лёгкое жужжание агрегатов системы жизнеобеспечения (к счастью, их не постигла участь устройств корабля!) и шум собственного прерывистого дыхания. И непроницаемая чернота перед глазами. Ни единой звезды.

— Срань господня! — сказал Эллиот.

ФАЙЛ # 4

«Это показалось мне странным. Сейчас, вспоминая собственные ощущения, не могу сдержать усмешку. Надо же, странным! Бог мой, а что вообще было не странным?! Так вот, я отключил маршевые двигатели и включил ориентационные, чтобы взглянуть на оставленный корабль. Возможно, если б я не сделал этого, я бы умирал сейчас с более спокойной душой. Я считал бы, что мы потерпели какую-то катастрофу, что всё, явившееся мне на борту, не более чем галлюцинации, вызванные шоковым состоянием. Возможно. Но я развернулся посмотреть на «Инсоленс»…

Мне чертовски трудно описать то, что я увидел. Мне не с чем сравнить это чудовищное зрелище. И всё же попробую. Вокруг действительно была кромешная тьма — ни звёзд, ни туманностей, ни любых других привычных космических объектов — только бесконечное непроницаемо чёрное пространство. На некотором расстоянии (думаю, около четырёх километов) от меня висела громада «Инсоленса». Я видел его, потому что весь корпус корабля бы охвачен сиянием. Ледяным, мертвенно-голубоватым сиянием. Но не это было главным. Корабль менялся. Менялся сам. Выглядело это так, словно невидимый скульптор разрезал обшивку корабля, отгибал отрезанное, разъединял части, комбинировал их по-новому. Звучит дико, но это и вправду было не разрушением, но созиданием.

Я оцепенел, глядя на этот акт творения, и потому не сразу обратил внимание на множество мелких объектов, клубящихся вокруг корабля подобно пчелиному рою. Сначала я принял их за обломки «Инсоленса» (потому как они тоже светились), но, малость придя в себя и включив электронный зум, тотчас понял, чем (точнее, кем) они являются на самом деле. Это был весь наш экипаж. Сотня спрутоподобных выродков, суетливо толкущихся в жуткой черноте. Некоторые из них запросто проходили прямо сквозь обшивку корабля, не оставляя никаких повреждений, а у некоторых в щупальцах были флейты, и они играли. В тот миг мне показалось, что я вновь слышу звук этих дьявольских дудок.

Спустя какое-то время я понял, что акт творения завершён. Корабль больше не трансформировался — он предстал передо мной в своём новом воплощении. Это было нечто страшное, дисгармоничное и… живое. Живое, ибо то, что ранее воплощало в себе достижение инженерного гения, теперь являло собой уродливое механическое подобие гигантского паука, омерзительно шевелящего во тьме многочисленными членистыми конечностями.

Как зачарованный смотрел я на действо, разыгрываемое передо мной неведомым Богом Пустоты под аккомпанемент флейт (а я уже не сомневался, что слышу их на самом деле), спектакль, сюжет и мораль которого доступны лишь нечеловеческому разуму обитателей этой запредельной черноты.