Лаз в преисподнюю

И вот, когда мысли его носились невесть где, а взгляд расплылся, он отчётливо увидел на фотографии фигуру человека!

Фотография оказалась стереограммой! Такие ещё печатают в журналах и газетах: на первый взгляд ничем не выдающийся узор, но если умеючи посмотреть, внутри всегда обнаружится скрытое объёмное изображение.

Эта стереограмма в крапинках мраморных плиток таила схематическое изображение человека: круг вместо головы, большой скруглённый прямоугольник посередине — туловище, под ним два прямоугольника потоньше — ноги, а по бокам — прямоугольники-руки, расставленные врозь в точности, как это сделал студент Канонов перед тем, как его накрыло поездом.

Всё! Мозаика сложилась! Неведомо, каким образом, но студент Виктор Канонов прознал о существовании портала в другой мир, и воспользовался им в минуту смертельной опасности — так решил Балашов. И чтобы укрепиться в своём открытии, он протиснулся в толпе ожидающих поезд людей к краю платформы, стал прямо напротив места, где с неё выпал на рельсы парень, и взглянул, скосив глаза, на стену под надписью «Станция Островная».

Стереопиктограмма человечка объёмно выступала из стены!

И никто из окружающих её не замечал!

С чувством собственного превосходства Балашов выбрался из толпы, а затем и со станции метро. Прилюдно воспользоваться порталом нечего было и мечтать. Нужно было дождаться времени, когда станция опустеет. А ещё лучше — часа, когда сквозь портал прошёл парень, ведь портал, возможно, действует не регулярно, иначе там перебывала бы тьма народу.

Сомнений и страха Балашов не испытывал: раз портал существует, значит, кто-то им пользуется. К тому же Балашов слишком далеко зашёл, чтобы поворачивать вспять. И если он не разберётся с этим делом до конца, то, где гарантия, что его самого в один прекрасный день не толкнут под поезд, как Виктора Канонова?

Остаток дня Балашов разгуливал по центру города, подолгу сидел в кафе и на лавке в парке, даже сходил в кинотеатр, где дважды посмотрел только что вышедший в прокат фильм, к слову, жуткую чернуху, но как-то же надо было убить время? И где бы он ни находился, всюду его неотвязно преследовала мысль, с чем он столкнётся там — на изнанке привычного мира?

За полчаса до полуночи Балашов вернулся на «Островную». Платформа была безлюдна, до следующего поезда — не меньше десяти минут. Оглядевшись по сторонам, Балашов прыгнул на рельсы, стал под надписью, где и теперь был различим человечек, и, широко раскинув руки, всем телом прижался к холодному мрамору.

Вначале была тьма. Потом её медленно прорезали огни уличных фонарей. Следом обрисовались неясные силуэты машин, редких пешеходов, турникетов, деревьев и зданий.

Балашов сообразил, что находится у подземного перехода прямо над станцией «Островная».

Вокруг простиралась ночь, стоял дождь, и не доносилось ни единого звука. Мир застыл, как на фотографии. Замороженное мгновение, так это можно было описать. Замерло всё: люди, машины, а дождевые капли висели в воздухе, как в невесомости. Поэтому дождь и «стоял», иначе не скажешь.

Сквозь блёклые краски фасадов зданий просвечивала чернота, как будто они составляли часть огромной декорации, написанной акварелью на стекле. И что-то не так было с кривизной пространства: чем дальше располагались предметы, тем шире и вытянутее они казались, подобно отражениям на поверхности вогнутого зеркала.

— Выход всегда не там, где вход. Привыкай.

Подобно раскату грома посреди царящего безмолвия, раздавшийся сбоку голос заставил Балашова вздрогнуть.

Балашов резко обернулся. Парень — Виктор Канонов — стоял под навесом киоска метрах в тридцати, Балашов едва различал его тёмный силуэт сквозь завесу дождевых капель.

— Ты? — почему-то нисколько не удивился Балашов.

— А кого ещё ты ждал? Я знал, что рано или поздно ты сюда явишься.

Несмотря на разделявшее обоих расстояние, голос Канонова звучал так, будто он говорил Балашову в самое ухо.

— Живой, как я и предполагал. Н объяснишь, что на самом деле происходит?

Не спеша, Канонов приближался.

— Происходит то, старичок, что ты вляпался по самые уши. Как, впрочем, и я.

Искрящиеся в свете уличных фонарей, дождевые капли совершенно не взаимодействовали с одеждой студента: он словно бы раздвигал их телом, оставляя позади отчётливо обозначенный коридор.

— Вляпался? — переспросил Балашов.

— Да, когда подобрал мою сумку и фотографию. Теперь жди беды. Думаю, кто я, тебе известно, ты же заглядывал в мой паспорт, верно?

— Но я не думал…

— А никто не думает, — грубо перебил студент. — Наперёд. Только потом поздно сожалеть. Поезд тронулся. А как с него соскочить — теперь та ещё задачка. Книгу хоть спрятал, как я велел?

— Да, конечно. Постой, так это ты нацарапал ту надпись?