Добавить в моё избранное
38 мин, 25 сек 891
И город смотрит на нее провалами окон, проломами дверей. И веет холодом — жутким, нездешним. А солнце слепит глаза — беспощадное, колючее. Жжет, но не согревает.
— Да стой же ты, — руки Егора неожиданно хватают ее поперек туловища. А она, оказывается, уже бежала. Или только пятилась, затравленно оглядываясь вокруг? Не заметила. — Говорил же, держись за меня, не отпускай. Я про резонаторы не шутил. Усилят малейший страх. А потом — как монах предсказывал: и прогнившие доски, и укусившие змеи, и безумие в безводной пустыне.
— Но з-зачем здесь резонаторы? — в его руках покой возвращался. Не мгновенно, но страхи отступали. И она могла вновь смотреть по сторонам безбоязненно. — И откуда ты знаешь? И почему на тебя не действует?
— Как я уже сказал, я один из тех, кто их ставил, — он целует ее в висок. Ей кажется, что поцелуй прожигает его насквозь. — А ставил, как нетрудно догадаться, для того, чтоб этот город так и остался заброшенным. Чтоб здесь не проводили исследований, — его губы скользят по ее скуле. — Не бродили толпами туристы, — он чуть касается уголка ее губ, но тут же вновь отстраняется. — Не создавали музей. — его губы легко касаются шеи, и каждый его поцелуй — ожог, болезненный и сладкий, заставляющий сбиваться дыхание и терять нить беседы. — Чтоб у якобы проклятого города была очень дурная слава, — он обводит горячим языком мочку ее уха.
Она чуть вскрикивает, ей кажется, кровь внутри нее горит. Но она пытается сосредоточиться. Не поддаться на его провокации, они едва знакомы.
— Зачем вам… дурная слава?
— Чтоб сюда тянулись разве что авантюристы-экстремалы. Те, чья гибель никого не удивит, ведь они и «на ровном месте» способны отыскать себе приключений.
— Но зачем? — кажется, она повторяется с вопросами. — Для чего вам их гибель? И кому это «вам»? — если бы от прикосновений его огненных губ так не кружилась голова, она бы, наверное, испугалась его откровений куда больше, чем шорохов пустого города.
Но он держал ее. Крепко, но бережно. И даже его дыхание обжигало.
— Идем. Я же хотел тебе показать, — он вновь возвращает ее к тому месту, где они пытались откопать основание стены. Он откопал. И она ясно видит следы огня.
— Все давно засыпал песок, — негромко рассказывает меж тем Егор. — Но ты можешь убрать его от любой стены в любой части города. И везде увидишь ту же картину. Жидкий огонь бежал когда-то по улицам города, проникал сквозь стены, затекая во дворы и дома. Жег, но не сжигал. Пугал, но не убивал. Монахи не зря заговорили про чертей. Ведь они ясно видели город, основание которого горит, но не сгорает. Словно адская сковорода, поставленная на медленный огонь.
— Так не бывает. Ты тоже поверил сказкам.
— Это не сказка, — наклонившись, Егор медленно проводит рукой по обожженной части стены. И она вспыхивает, и течет огонь, как вода, заливая улицу, затапливая ноги. Яна смотрит на свои кроссовки, погрузившиеся в огонь, на шнурки, по которым бежали змейки алого пламени. Они не горят, они просто… в огне! А ногам больно. Больно, их обжигает!
Вскрикнув, Яна повисает на Егоре, поджав ноги. Он лишь смеется, перехватывая ее поудобнее.
— Это что? — нервно интересуется Яна. — Иллюзия? Очередной ваш резонатор?
— Нет, Яночка, — Егор бодро шагает в сторону центра, и пламя разливается впереди него огненной рекой. Временами он весело поддает по пламени ногой, и огненные брызги разлетаются вокруг, с шипением оседая на стенах и обломках. — Это «адский огонь», реальный, всамделишный. Тот самый, что породил легенды о гиене огненной, что подарил этому миру образ черта со сковородкой.
— Так ты — черт? — если бы он не держал ее сейчас, Янка бы, наверное, вопила. Вопила, орала, паниковала, без всяких мифических резонаторов. Но он держал. И словно отсекал все ее страхи. Не пускал их в сознание. Не давал скатиться в безобразную панику.
— Нет, Янка, я не черт. Чертей не бывает, чему тебя только в школе учили, — Егор веселится. Но он дружелюбен, он несет ее аккуратно и бережно. Так может, не так оно все и плохо? — Я всего лишь житель Истинного Мира. Огненной основы Земли. Из всех названий, что придумали для нас люди, мне больше по душе «саламандра». В отличие от слова «черт» оно не оценочно, но отражает суть. Огонь, горящий внутри нас. Огонь, являющийся нашей родиной. Огонь, из которого состоит наш мир. Именно огнем прорываемся мы порой в ваш Внешний, вторичный Мир. Именно в огне мы говорим с вами, когда хотим быть услышанными.
— Ну… я услышала, — зубы, все же, стучали. — А можно прекратить как-то это и…
— Ты же хотела узнать все тайны города, — с деланным легкомыслием отвечает Егор. Но пламя, с легким шипением уходит. Словно растворяется в песке и камнях. И снова вокруг только город. Заброшенный, таинственный, но… обычный.
Егор ставит ее на песок и вновь протягивает руку.
— Да стой же ты, — руки Егора неожиданно хватают ее поперек туловища. А она, оказывается, уже бежала. Или только пятилась, затравленно оглядываясь вокруг? Не заметила. — Говорил же, держись за меня, не отпускай. Я про резонаторы не шутил. Усилят малейший страх. А потом — как монах предсказывал: и прогнившие доски, и укусившие змеи, и безумие в безводной пустыне.
— Но з-зачем здесь резонаторы? — в его руках покой возвращался. Не мгновенно, но страхи отступали. И она могла вновь смотреть по сторонам безбоязненно. — И откуда ты знаешь? И почему на тебя не действует?
— Как я уже сказал, я один из тех, кто их ставил, — он целует ее в висок. Ей кажется, что поцелуй прожигает его насквозь. — А ставил, как нетрудно догадаться, для того, чтоб этот город так и остался заброшенным. Чтоб здесь не проводили исследований, — его губы скользят по ее скуле. — Не бродили толпами туристы, — он чуть касается уголка ее губ, но тут же вновь отстраняется. — Не создавали музей. — его губы легко касаются шеи, и каждый его поцелуй — ожог, болезненный и сладкий, заставляющий сбиваться дыхание и терять нить беседы. — Чтоб у якобы проклятого города была очень дурная слава, — он обводит горячим языком мочку ее уха.
Она чуть вскрикивает, ей кажется, кровь внутри нее горит. Но она пытается сосредоточиться. Не поддаться на его провокации, они едва знакомы.
— Зачем вам… дурная слава?
— Чтоб сюда тянулись разве что авантюристы-экстремалы. Те, чья гибель никого не удивит, ведь они и «на ровном месте» способны отыскать себе приключений.
— Но зачем? — кажется, она повторяется с вопросами. — Для чего вам их гибель? И кому это «вам»? — если бы от прикосновений его огненных губ так не кружилась голова, она бы, наверное, испугалась его откровений куда больше, чем шорохов пустого города.
Но он держал ее. Крепко, но бережно. И даже его дыхание обжигало.
— Идем. Я же хотел тебе показать, — он вновь возвращает ее к тому месту, где они пытались откопать основание стены. Он откопал. И она ясно видит следы огня.
— Все давно засыпал песок, — негромко рассказывает меж тем Егор. — Но ты можешь убрать его от любой стены в любой части города. И везде увидишь ту же картину. Жидкий огонь бежал когда-то по улицам города, проникал сквозь стены, затекая во дворы и дома. Жег, но не сжигал. Пугал, но не убивал. Монахи не зря заговорили про чертей. Ведь они ясно видели город, основание которого горит, но не сгорает. Словно адская сковорода, поставленная на медленный огонь.
— Так не бывает. Ты тоже поверил сказкам.
— Это не сказка, — наклонившись, Егор медленно проводит рукой по обожженной части стены. И она вспыхивает, и течет огонь, как вода, заливая улицу, затапливая ноги. Яна смотрит на свои кроссовки, погрузившиеся в огонь, на шнурки, по которым бежали змейки алого пламени. Они не горят, они просто… в огне! А ногам больно. Больно, их обжигает!
Вскрикнув, Яна повисает на Егоре, поджав ноги. Он лишь смеется, перехватывая ее поудобнее.
— Это что? — нервно интересуется Яна. — Иллюзия? Очередной ваш резонатор?
— Нет, Яночка, — Егор бодро шагает в сторону центра, и пламя разливается впереди него огненной рекой. Временами он весело поддает по пламени ногой, и огненные брызги разлетаются вокруг, с шипением оседая на стенах и обломках. — Это «адский огонь», реальный, всамделишный. Тот самый, что породил легенды о гиене огненной, что подарил этому миру образ черта со сковородкой.
— Так ты — черт? — если бы он не держал ее сейчас, Янка бы, наверное, вопила. Вопила, орала, паниковала, без всяких мифических резонаторов. Но он держал. И словно отсекал все ее страхи. Не пускал их в сознание. Не давал скатиться в безобразную панику.
— Нет, Янка, я не черт. Чертей не бывает, чему тебя только в школе учили, — Егор веселится. Но он дружелюбен, он несет ее аккуратно и бережно. Так может, не так оно все и плохо? — Я всего лишь житель Истинного Мира. Огненной основы Земли. Из всех названий, что придумали для нас люди, мне больше по душе «саламандра». В отличие от слова «черт» оно не оценочно, но отражает суть. Огонь, горящий внутри нас. Огонь, являющийся нашей родиной. Огонь, из которого состоит наш мир. Именно огнем прорываемся мы порой в ваш Внешний, вторичный Мир. Именно в огне мы говорим с вами, когда хотим быть услышанными.
— Ну… я услышала, — зубы, все же, стучали. — А можно прекратить как-то это и…
— Ты же хотела узнать все тайны города, — с деланным легкомыслием отвечает Егор. Но пламя, с легким шипением уходит. Словно растворяется в песке и камнях. И снова вокруг только город. Заброшенный, таинственный, но… обычный.
Егор ставит ее на песок и вновь протягивает руку.
Страница
9 из 12
9 из 12
