«Тут-то я начал понимать, что не только часы, но и все в комнате остановилось давным-давно. Я заметил, что мисс Хэвишем положила блестящее украшение в точности на то же место, откуда взяла его. Пока Эстела сдавала карты, я опять взглянул на туалетный стол и увидел, что пожелтевшая белая туфля, стоящая на нем, ни разу не надевана.
Добавить в моё избранное
39 мин, 47 сек 14976
Я взглянул на необутую ногу и увидел, что пожелтевший белый шелковый чулок на ней протоптан до дыр. Если бы в комнате не замерла вся жизнь, не застыли бы в неподвижности все поблекшие, ветхие вещи, — даже это подвенечное платье на иссохшем теле не было бы так похоже на гробовые пелены, а длинная белая фата — на саван».
Ч. Диккенс. Большие надежды
Глава 1. Тени.
Эзра перелистывал хрупкие книжные листы, напоминавшие лоскуты кожи. А за стеклом, почти не шелестя, застыли в мертвом воздухе листья деревьев: сухие, желтые, но не золотые — а желто-белесые, выцветшие, как все здесь, в Новом Эдеме. Внезапно Эзре пришло в голову, что он никогда не задумывался над тем, откуда на дорожках берется опавшая листва и обломки веток: ни разу, сколько он помнил, они не падали, если не задеть нарочно. Словно прошла по саду императрица Цы Си, и за каждый опавший и не убранный лист слетели лепестками головы садовников и царедворцев.
Эзра встал, отложил книгу, подошел к столику у окна. Опершись обеими руками, стал вглядываться в темнеющую под вечер глубь поместья. Почему поместья, чьего поместья — Эзра не знал, да никогда и не спрашивал; было название, был дом, был сад, были обитатели: этого хватало. И вот теперь Эзре очень захотелось узнать, кто же дал этой глухой, заброшенной земле такое громкое имя.
Странная книга; она заставляла думать о вещах, ранее совершенно безразличных. Мать, читая всегда один и тот же потрепанный том, и сейчас не поднимала глаза на сына, раз за разом листая тысячу раз перевернутые страницы. В саду жухла трава и поднимались к самым ветвям хрупкие сухие сорняки. По заросшим тропинкам и разбитым дорожкам, казалось, никто никогда не ходил — разве что десять веков назад. Скользнули в разных направлениях две или три тени, смешиваясь с наступающей тьмой — Эзра даже не разобрал, кто это был. Может, никого и не было, просто покачивание ветвей. Или был кто-то — что, собственно, ему за дело? За ветвями, погружаясь в вечерний сумрак, зеленым обломком темнел разбитый бассейн. Новый Эдем: вросшие в землю мраморные скамейки и большие, с осиными талиями, кувшины из змеевика, в глубине которых засохла застаревшая ряска. Кувшины, фонтаны — единственная зелень в этом вечноосеннем саду. Но в сумерках казалось, что и листва приобретает новый оттенок, поглощаемая зеленовато-синими тенями.
Зачем Эзра принес в комнату эту книгу, он и сам бы не ответил. У них было три или четыре своих, которые, сколько он помнил, комнату никогда не покидали: никто этих книг не просил, никому они не были нужны. Их читал Эзра, и только одну брала мать. Сидела под тусклым светильником, листала страницы — может, читала.
В комнате было ненамного светлей, чем снаружи. И так же запущенно: столик, у которого стоял Эзра, вычурный, хорошего темного дерева, был старый, растрескавшийся, исцарапанный. Следы позолоты стали почти незаметны, вероятно, еще до рождения юноши. Бронзовый (может быть, бронзовый!) кувшин никогда не использовался. Как там оказалась та же вездесущая ряска, было сложно сказать. Оббитое стекло бокового светильника выхватывало из сумрака комнаты кровати, пятна плесени на шероховатых стенах, размытые следы былых фресок, обеденный стол, темный от въевшейся грязи, пыльные углы, ветхие плетеные стулья.
Повинуясь внезапному порыву, Эзра встал и подправил яркость светильников. Впервые в жизни мать почти удивилась:
— Зачем?
Эзра и сам не понимал, зачем. От яркого, мертвенно-белого света в комнате стало странно и неуютно.
— Темно показалось, — через ком в горле выдавил он. Помялся, поглядел на мать:
— Хочешь, дам почитать новую книгу? Я ее взял в одной из комнат, там, на втором этаже. Рядом с камином. Который не горит.
Зачем было пояснять матери, что камин не горит? Ясно ведь, что нигде не горит. Ведь не холодно, осень теплая. Всегда теплая. Да и кому понадобится разжигать камин в неиспользуемом помещении? Сотня с лишним комнат были практически нежилыми. Казалось, при большом желании в них можно было найти что угодно, если это не истлело и не превратилось в прах. Но больше всего в них было мусора и вездесущих веток. Как они попадали внутрь — загадка, но вымести их ни у кого не находилось ни времени, ни желания.
Да и в их комнате тоже не мешало бы убрать мелкий мусор и пыль. Мать и Айя прибирались довольно часто. И все-таки всегда оставался едва уловимый налет пыли и запустения, как в любом обжитом ли, необжитом помещении дома.
— Я же читаю, — спустя продолжительное время ответила мать. — Зачем мне книга, если у меня уже есть?
Эзра прошелся по комнате, от двери до шкафа с никогда не достававшимся фарфором, серым и тусклым, сел на кровать. Почему-то ему никогда до этого не бросалось в глаза (точнее, в нос), что простыни пахнут смесью вездесущей пыли и сырости — душно и липко, почти неуловимо, но наполняя легкие спорами плесени.
— Мам, а читаешь ты что?
Ч. Диккенс. Большие надежды
Глава 1. Тени.
Эзра перелистывал хрупкие книжные листы, напоминавшие лоскуты кожи. А за стеклом, почти не шелестя, застыли в мертвом воздухе листья деревьев: сухие, желтые, но не золотые — а желто-белесые, выцветшие, как все здесь, в Новом Эдеме. Внезапно Эзре пришло в голову, что он никогда не задумывался над тем, откуда на дорожках берется опавшая листва и обломки веток: ни разу, сколько он помнил, они не падали, если не задеть нарочно. Словно прошла по саду императрица Цы Си, и за каждый опавший и не убранный лист слетели лепестками головы садовников и царедворцев.
Эзра встал, отложил книгу, подошел к столику у окна. Опершись обеими руками, стал вглядываться в темнеющую под вечер глубь поместья. Почему поместья, чьего поместья — Эзра не знал, да никогда и не спрашивал; было название, был дом, был сад, были обитатели: этого хватало. И вот теперь Эзре очень захотелось узнать, кто же дал этой глухой, заброшенной земле такое громкое имя.
Странная книга; она заставляла думать о вещах, ранее совершенно безразличных. Мать, читая всегда один и тот же потрепанный том, и сейчас не поднимала глаза на сына, раз за разом листая тысячу раз перевернутые страницы. В саду жухла трава и поднимались к самым ветвям хрупкие сухие сорняки. По заросшим тропинкам и разбитым дорожкам, казалось, никто никогда не ходил — разве что десять веков назад. Скользнули в разных направлениях две или три тени, смешиваясь с наступающей тьмой — Эзра даже не разобрал, кто это был. Может, никого и не было, просто покачивание ветвей. Или был кто-то — что, собственно, ему за дело? За ветвями, погружаясь в вечерний сумрак, зеленым обломком темнел разбитый бассейн. Новый Эдем: вросшие в землю мраморные скамейки и большие, с осиными талиями, кувшины из змеевика, в глубине которых засохла застаревшая ряска. Кувшины, фонтаны — единственная зелень в этом вечноосеннем саду. Но в сумерках казалось, что и листва приобретает новый оттенок, поглощаемая зеленовато-синими тенями.
Зачем Эзра принес в комнату эту книгу, он и сам бы не ответил. У них было три или четыре своих, которые, сколько он помнил, комнату никогда не покидали: никто этих книг не просил, никому они не были нужны. Их читал Эзра, и только одну брала мать. Сидела под тусклым светильником, листала страницы — может, читала.
В комнате было ненамного светлей, чем снаружи. И так же запущенно: столик, у которого стоял Эзра, вычурный, хорошего темного дерева, был старый, растрескавшийся, исцарапанный. Следы позолоты стали почти незаметны, вероятно, еще до рождения юноши. Бронзовый (может быть, бронзовый!) кувшин никогда не использовался. Как там оказалась та же вездесущая ряска, было сложно сказать. Оббитое стекло бокового светильника выхватывало из сумрака комнаты кровати, пятна плесени на шероховатых стенах, размытые следы былых фресок, обеденный стол, темный от въевшейся грязи, пыльные углы, ветхие плетеные стулья.
Повинуясь внезапному порыву, Эзра встал и подправил яркость светильников. Впервые в жизни мать почти удивилась:
— Зачем?
Эзра и сам не понимал, зачем. От яркого, мертвенно-белого света в комнате стало странно и неуютно.
— Темно показалось, — через ком в горле выдавил он. Помялся, поглядел на мать:
— Хочешь, дам почитать новую книгу? Я ее взял в одной из комнат, там, на втором этаже. Рядом с камином. Который не горит.
Зачем было пояснять матери, что камин не горит? Ясно ведь, что нигде не горит. Ведь не холодно, осень теплая. Всегда теплая. Да и кому понадобится разжигать камин в неиспользуемом помещении? Сотня с лишним комнат были практически нежилыми. Казалось, при большом желании в них можно было найти что угодно, если это не истлело и не превратилось в прах. Но больше всего в них было мусора и вездесущих веток. Как они попадали внутрь — загадка, но вымести их ни у кого не находилось ни времени, ни желания.
Да и в их комнате тоже не мешало бы убрать мелкий мусор и пыль. Мать и Айя прибирались довольно часто. И все-таки всегда оставался едва уловимый налет пыли и запустения, как в любом обжитом ли, необжитом помещении дома.
— Я же читаю, — спустя продолжительное время ответила мать. — Зачем мне книга, если у меня уже есть?
Эзра прошелся по комнате, от двери до шкафа с никогда не достававшимся фарфором, серым и тусклым, сел на кровать. Почему-то ему никогда до этого не бросалось в глаза (точнее, в нос), что простыни пахнут смесью вездесущей пыли и сырости — душно и липко, почти неуловимо, но наполняя легкие спорами плесени.
— Мам, а читаешь ты что?
Страница
1 из 12
1 из 12
