Добавить в моё избранное
42 мин, 1 сек 14800
Хотя и других воспоминаний предостаточно. Например, когда я застала его с другой женщиной. Прямо в нашей постели, возле Матвейкиного манежа. Он, вначале даже не заметил моего прихода, продолжая ритмично двигаться. Матвей тихонько хныкал, так тихо, что из-за стонов девушки его не было слышно. Сергей шумно и тяжело дышал и говорил ей о своей любви…
На мое появление он отреагировал достаточно спокойно. Оделся, выпроводил девушку из квартиры и сев на стул заплакал. Он не просил прощения. Нет. Он просто корил себя. Он говорил о том, что, совершив такую глупость, он не сможет дальше жить. Что он обязательно или повесится или выбросится в окно… я тогда его простила…
Или когда он меня впервые ударил. Это произошло тем же вечером. Напившись, он обозвал меня продажной девкой и избил. Я помню как он бил меня кулаками и ногами. До тех пор, пока я не потеряла сознание. А на утро, когда превознемогая страшную боль во всем теле, я поднялась с пола и взглянула на свое отражение в зеркале, ужаснулась. Все лицо превратилось в сплошной кровоподтек. Синяки были по всему телу. Не в силах что-либо предпринять я от унижения и обиды проплакала пол дня. Сергея не было дома и я, вызвав милицию, подала на него заявление, которое из жалости потом забрала.
Или на бракоразводном процессе, куда он пришел пьяный в стельку, ругая судью и моего адвоката.
Или потом, как спустя три месяца после развода, он пришел, как приходил не раз. Вновь пьяный (он стал сильно пить), и, по неизвестной причине, злой как черт. Обмочил нам с матерью входную дверь, когда мы ему ее не открыли и пригрозил убить нас, если мы не отдадим ему Матвея.
Сигарета зашипела, когда на огонек упала слеза. Я вновь плачу. Но свист вскипевшего чайника подобен милостивой Господней длани, отвлекающей от бед. Все мои мысли прячутся во тьму подсознания, словно тараканы, когда на кухне включаешь свет.
Я быстро приготовила завтрак для матери, она вот-вот должна была встать, и отправилась в душ.
Стоя под тугими струями воды, я старалась представить, что я вся в грязи. Что она покрывает меня отвратительным, зловонным слоем. Затем я представила, как вода обретает чудесные свойства. Что она с легкостью счищает ее с меня. Смывая грязь и залечивая раны. Так меня учили избавляться от плохих мыслей. И правда. Настроение улучшилось. Даже недавно сведенная с лобка татуировка перестала зудеть. И я почувствовала себя выспавшейся и отдохнувшей. Хотя я знала, это пройдет очень быстро, стоит мне лишь увидеть глаза быстро поседевшей матери.
Бедная, сколько ей пришлось пережить из-за меня. Мы все совершаем глупости в молодости, но я их совершила в двадцать раз больше чем кто-либо. Наркотики, грязный секс, суицид…
Я остановилась только тогда, когда порезала себе вены. Я почти умерла, но меня, слабеющую, всю в крови и с бледным, словно из воска, лицом заметил Сергей. Он вызвал скорую, оставаясь все это время возле меня. Я наговорила тогда ему кучу глупостей и он, наверное, посчитал меня наркоманкой-шизофреничкой. Но, когда врачи меня отвезли в клинику, он разузнал в какую именно и навещал меня каждый день…
И я, как в дешевом женском романе, влюбилась в него по уши!
Затем было первое свидание с гладиолусами. Частые телефонные разговоры. Страсть. Платье невесты, фата, цветы. Рождение Матвея… и пропасть…
Теперь я снова не знала, что мне делать.
Когда я вышла из душа, мать уже сидела на кухне.
— Доброе утро!— стараясь не смотреть друг другу в глаза поздоровались мы.
— Доченька, зачем ты так рано встаешь?— нарочито ласково спросила она. Зачем? Она ведь знала ответ.
Но мы с ней слишком привыкли играть в прятки. Наши маски слишком приросли к нашим лицам. И не было уже возможности их снять. Мы давно стали с ней чужими людьми, оставаясь при этом близки. Я привыкла к тому, что я являлась раковой опухолью на лице Счастья. Единственным шансом избавиться от нее было ее удалить, вырезать с корнем, не оставляя ни кусочка…
— Ты же знаешь, мам, для меня это не трудно, я не могу долго спать.
Стандартное приветствие, стандартный вопрос, стандартный ответ. Заученная формула. Как в старой сказке, когда мальчик стоя рядом с ядовитой змеей говорит — ты и я одной крови. Ложь, но она спасает от немедленного нападения и гибели обоих.
Мы молча завтракаем. Без аппетита и вкуса.
Пока я по окончанию завтрака мою посуду, она одевается и чмокнув меня в щеку, уходит на работу. Я же, закурив новую сигарету, сажусь за стол и просматриваю без интереса какой-то журнал, при этом думая о том, что скоро нужно будет кормить Матвея и отводить его в детский сад. А потом спешить на работу.
Докурив, я отбрасываю прочь глянцево-гламурное чудовище, и неожиданно решаю, что сегодня куплю подарок Матвейке. Хотя и до дня рождения еще двадцать дней, но мое решение твердо.
На мое появление он отреагировал достаточно спокойно. Оделся, выпроводил девушку из квартиры и сев на стул заплакал. Он не просил прощения. Нет. Он просто корил себя. Он говорил о том, что, совершив такую глупость, он не сможет дальше жить. Что он обязательно или повесится или выбросится в окно… я тогда его простила…
Или когда он меня впервые ударил. Это произошло тем же вечером. Напившись, он обозвал меня продажной девкой и избил. Я помню как он бил меня кулаками и ногами. До тех пор, пока я не потеряла сознание. А на утро, когда превознемогая страшную боль во всем теле, я поднялась с пола и взглянула на свое отражение в зеркале, ужаснулась. Все лицо превратилось в сплошной кровоподтек. Синяки были по всему телу. Не в силах что-либо предпринять я от унижения и обиды проплакала пол дня. Сергея не было дома и я, вызвав милицию, подала на него заявление, которое из жалости потом забрала.
Или на бракоразводном процессе, куда он пришел пьяный в стельку, ругая судью и моего адвоката.
Или потом, как спустя три месяца после развода, он пришел, как приходил не раз. Вновь пьяный (он стал сильно пить), и, по неизвестной причине, злой как черт. Обмочил нам с матерью входную дверь, когда мы ему ее не открыли и пригрозил убить нас, если мы не отдадим ему Матвея.
Сигарета зашипела, когда на огонек упала слеза. Я вновь плачу. Но свист вскипевшего чайника подобен милостивой Господней длани, отвлекающей от бед. Все мои мысли прячутся во тьму подсознания, словно тараканы, когда на кухне включаешь свет.
Я быстро приготовила завтрак для матери, она вот-вот должна была встать, и отправилась в душ.
Стоя под тугими струями воды, я старалась представить, что я вся в грязи. Что она покрывает меня отвратительным, зловонным слоем. Затем я представила, как вода обретает чудесные свойства. Что она с легкостью счищает ее с меня. Смывая грязь и залечивая раны. Так меня учили избавляться от плохих мыслей. И правда. Настроение улучшилось. Даже недавно сведенная с лобка татуировка перестала зудеть. И я почувствовала себя выспавшейся и отдохнувшей. Хотя я знала, это пройдет очень быстро, стоит мне лишь увидеть глаза быстро поседевшей матери.
Бедная, сколько ей пришлось пережить из-за меня. Мы все совершаем глупости в молодости, но я их совершила в двадцать раз больше чем кто-либо. Наркотики, грязный секс, суицид…
Я остановилась только тогда, когда порезала себе вены. Я почти умерла, но меня, слабеющую, всю в крови и с бледным, словно из воска, лицом заметил Сергей. Он вызвал скорую, оставаясь все это время возле меня. Я наговорила тогда ему кучу глупостей и он, наверное, посчитал меня наркоманкой-шизофреничкой. Но, когда врачи меня отвезли в клинику, он разузнал в какую именно и навещал меня каждый день…
И я, как в дешевом женском романе, влюбилась в него по уши!
Затем было первое свидание с гладиолусами. Частые телефонные разговоры. Страсть. Платье невесты, фата, цветы. Рождение Матвея… и пропасть…
Теперь я снова не знала, что мне делать.
Когда я вышла из душа, мать уже сидела на кухне.
— Доброе утро!— стараясь не смотреть друг другу в глаза поздоровались мы.
— Доченька, зачем ты так рано встаешь?— нарочито ласково спросила она. Зачем? Она ведь знала ответ.
Но мы с ней слишком привыкли играть в прятки. Наши маски слишком приросли к нашим лицам. И не было уже возможности их снять. Мы давно стали с ней чужими людьми, оставаясь при этом близки. Я привыкла к тому, что я являлась раковой опухолью на лице Счастья. Единственным шансом избавиться от нее было ее удалить, вырезать с корнем, не оставляя ни кусочка…
— Ты же знаешь, мам, для меня это не трудно, я не могу долго спать.
Стандартное приветствие, стандартный вопрос, стандартный ответ. Заученная формула. Как в старой сказке, когда мальчик стоя рядом с ядовитой змеей говорит — ты и я одной крови. Ложь, но она спасает от немедленного нападения и гибели обоих.
Мы молча завтракаем. Без аппетита и вкуса.
Пока я по окончанию завтрака мою посуду, она одевается и чмокнув меня в щеку, уходит на работу. Я же, закурив новую сигарету, сажусь за стол и просматриваю без интереса какой-то журнал, при этом думая о том, что скоро нужно будет кормить Матвея и отводить его в детский сад. А потом спешить на работу.
Докурив, я отбрасываю прочь глянцево-гламурное чудовище, и неожиданно решаю, что сегодня куплю подарок Матвейке. Хотя и до дня рождения еще двадцать дней, но мое решение твердо.
Страница
3 из 12
3 из 12
