Этот колодец был неимоверно стар, вода в нем уже давным-давно испортилась и была непригодной для питья. Он находился неподалеку от фермы Кинни, его старый каменный сруб сломанной короной высился из густых зарослей сорной травы и репейника. Рядом с колодцем стоял древний клен, с серой, потрескавшейся корой, и его старческие ветви, искривленные, будто скрюченные артритом, печально склонялись над ним…
Добавить в моё избранное
42 мин, 20 сек 10720
Одиннадцатилетний Марк Кинни любил бывать в этом тихом, спокойном месте. Он обычно забирался на каменный сруб и долго сидел там, неподвижный, словно статуя, не отрываясь, смотря на черную неподвижную воду. Целыми днями мальчик, если не глядел в колодец, бродил в одиночку по лесам и лугам, или помогал отцу в поле, или возился в сарае. Днем он редко бывал дома, и вечером, когда солнце наливалось багрянцем и садилось за зубчатую кромку далекого леса, весьма неохотно возвращался под его неприветливую крышу. Марк не любил этот старый, большой, молчаливый дом Кинни, не любил и боялся его.
Этот дом построил еще в 1863 году прадед Марка Эдвард Кинни, в местечке под названием Олдбрижд, близь Нориджа. С тех пор дом так и стоял здесь, трехэтажный, побеленный известкой, с жестяным петушком-флюгером на крыше. Сеймур Кинни, дед Марка, И Артур Кинни, его отец, построили много пристроек к дому: амбар, хлев, сарай, хлебные закрома. Кинни держали овец, коз, кур и несколько лошадей, выращивали лук и репу, и получали большую прибыль с продажи мяса и овощей. Поместье Кинни всегда было полно гостей. У крыльца росли прекрасные розы — гордость бабушки Кинни, и мама Марка играла на своем пианино, что стояло в центре гостиной. Но пианино замолчало, когда в 1933 году умерла от пневмонии Ребекка Кинни, мама Марка. С тех пор дом стал таким холодным, таким пустым, таким… мертвым. И Марку казалось, что со смертью матери исчезла какая-то преграда оберегавшая семью от зла. И зло пришло в дом, проскользнуло, просочилось сквозь щели его старой обшивки.
Была холодная осень 1936 года, когда Марк Кинни в теплой курточке и вязаной шапке сидел на срубе колодца и смотрел вниз, на опавшие золотистые листья клена, застывшие на черном зеркале застоявшейся воды.
Отдельные лучи холодного осеннего солнца пробивались сквозь путаницу веток клена и, оставляя в тени склизкие, заросшие зеленым мхом стены колодца, падали на водную гладь, высветляя мутное отражение лица ребенка. Марк глядел на светлое лицо своего отражения, окруженное опавшими листьями, как на некое потаенное окно, открытое лишь ему одному. В гнилой воде этого темного колодца собственное лицо казалось Марку каким-то страшным, кривым, уродливым, каким-то неправильным (словно совсем другой мальчик выглядывал из черноты колодца).
Вдруг новый порыв знобящего ветра встряхнул ветви клена, и сорванные им листья, медленно качаясь, опустились на воду, скрывая от Марка его отражение. Мальчик оторвал взгляд от вялого танца мертвых листьев и обернувшись, посмотрел на дом Кинни, стоявший на холме. Дом уставился на Марка слепыми проемами своих окон, он был непоколебим и молчалив, лишь тихо поскрипывал флюгер.
И как всегда Марк почувствовал страх при виде этого дома, своего дома. Ибо он знал, что прячется в нем, таится по темным углам, под кроватями и за шкафами. Злобное, жестокое существо с горящими глазами — Спрятанный, — юркий, неуловимый, невидимый для всех, кроме Марка. Это Марк назвал его Спрятанным, потому что тот всегда прятался, выжидал, сидя в своем укрытии, как змея перед броском. Никто на ферме не верил Марку, не верил в Спрятанного, но мальчик точно знал, что это воплощение какой-то болезненной злобы прячется в доме и вредит, вредит, вредит без конца его обитателям. Только Марк видел Спрятанного в темных коридорах, за полуприкрытыми дверьми, в душной тьме сеновала.
Спрятанный строил рожи мальчику, дразнил его, издевался над ним, и Марк ничего не мог поделать. А Спрятанный творил ужасные вещи.
Когда же это мерзкое чудовище впервые появилось в родовом поместье Кинни? Трудно сказать. Год, два года назад? Да, да, два года назад! Именно тогда при странных обстоятельствах погибла любимая кошка бабушки Кинни. Она была такой ласковой и милой кошечкой, она терлась о ноги людей и так забавно мяукала! Все в доме любили кошку, и чья же еще, если не безжалостная рука Спрятанного, могла бросить ее на дорогу, под колеса едущего грузовика? Месяц спустя дядя Ричард, работавший на сеновале, жестоко поранился, наступив на нож, лежавший под тонким слоем сена. Все решили, что когда-то нож обронили и забыли о нем, только Марк знал, кто подложил нож. И только Марк знал, кто же на самом деле устроил тот поджог. В ту памятную ночь сгорела одна из пристроек, огонь едва удалось потушить. Марк отлично помнил пламя, бушующее в ночи, разбрызгивающие искры, темные фигуры бегающих людей с ведрами в руках и самого себя, в пижаме, сонно моргающего глазами и недоуменно пялящегося на огонь.
А собака Уильяма, слуги? У Уильяма был здоровенный злющий дог, которого тот держал на цепи. Однажды этот пес облаял Марка, и мальчик целую неделю после этого заикался и каждые полчаса бегал в туалет. Пес умер в прошлом году, издох в страшных конвульсиях, захлебываясь собственной пеной. Уильям, сокрушенно качая головой, сказал, что, должно быть дог съел отравленную приманку для волков в лесу. И один Марк заметил, что упаковка с крысиным ядом, стоявшая в чулане, опустела почти на половину.
Этот дом построил еще в 1863 году прадед Марка Эдвард Кинни, в местечке под названием Олдбрижд, близь Нориджа. С тех пор дом так и стоял здесь, трехэтажный, побеленный известкой, с жестяным петушком-флюгером на крыше. Сеймур Кинни, дед Марка, И Артур Кинни, его отец, построили много пристроек к дому: амбар, хлев, сарай, хлебные закрома. Кинни держали овец, коз, кур и несколько лошадей, выращивали лук и репу, и получали большую прибыль с продажи мяса и овощей. Поместье Кинни всегда было полно гостей. У крыльца росли прекрасные розы — гордость бабушки Кинни, и мама Марка играла на своем пианино, что стояло в центре гостиной. Но пианино замолчало, когда в 1933 году умерла от пневмонии Ребекка Кинни, мама Марка. С тех пор дом стал таким холодным, таким пустым, таким… мертвым. И Марку казалось, что со смертью матери исчезла какая-то преграда оберегавшая семью от зла. И зло пришло в дом, проскользнуло, просочилось сквозь щели его старой обшивки.
Была холодная осень 1936 года, когда Марк Кинни в теплой курточке и вязаной шапке сидел на срубе колодца и смотрел вниз, на опавшие золотистые листья клена, застывшие на черном зеркале застоявшейся воды.
Отдельные лучи холодного осеннего солнца пробивались сквозь путаницу веток клена и, оставляя в тени склизкие, заросшие зеленым мхом стены колодца, падали на водную гладь, высветляя мутное отражение лица ребенка. Марк глядел на светлое лицо своего отражения, окруженное опавшими листьями, как на некое потаенное окно, открытое лишь ему одному. В гнилой воде этого темного колодца собственное лицо казалось Марку каким-то страшным, кривым, уродливым, каким-то неправильным (словно совсем другой мальчик выглядывал из черноты колодца).
Вдруг новый порыв знобящего ветра встряхнул ветви клена, и сорванные им листья, медленно качаясь, опустились на воду, скрывая от Марка его отражение. Мальчик оторвал взгляд от вялого танца мертвых листьев и обернувшись, посмотрел на дом Кинни, стоявший на холме. Дом уставился на Марка слепыми проемами своих окон, он был непоколебим и молчалив, лишь тихо поскрипывал флюгер.
И как всегда Марк почувствовал страх при виде этого дома, своего дома. Ибо он знал, что прячется в нем, таится по темным углам, под кроватями и за шкафами. Злобное, жестокое существо с горящими глазами — Спрятанный, — юркий, неуловимый, невидимый для всех, кроме Марка. Это Марк назвал его Спрятанным, потому что тот всегда прятался, выжидал, сидя в своем укрытии, как змея перед броском. Никто на ферме не верил Марку, не верил в Спрятанного, но мальчик точно знал, что это воплощение какой-то болезненной злобы прячется в доме и вредит, вредит, вредит без конца его обитателям. Только Марк видел Спрятанного в темных коридорах, за полуприкрытыми дверьми, в душной тьме сеновала.
Спрятанный строил рожи мальчику, дразнил его, издевался над ним, и Марк ничего не мог поделать. А Спрятанный творил ужасные вещи.
Когда же это мерзкое чудовище впервые появилось в родовом поместье Кинни? Трудно сказать. Год, два года назад? Да, да, два года назад! Именно тогда при странных обстоятельствах погибла любимая кошка бабушки Кинни. Она была такой ласковой и милой кошечкой, она терлась о ноги людей и так забавно мяукала! Все в доме любили кошку, и чья же еще, если не безжалостная рука Спрятанного, могла бросить ее на дорогу, под колеса едущего грузовика? Месяц спустя дядя Ричард, работавший на сеновале, жестоко поранился, наступив на нож, лежавший под тонким слоем сена. Все решили, что когда-то нож обронили и забыли о нем, только Марк знал, кто подложил нож. И только Марк знал, кто же на самом деле устроил тот поджог. В ту памятную ночь сгорела одна из пристроек, огонь едва удалось потушить. Марк отлично помнил пламя, бушующее в ночи, разбрызгивающие искры, темные фигуры бегающих людей с ведрами в руках и самого себя, в пижаме, сонно моргающего глазами и недоуменно пялящегося на огонь.
А собака Уильяма, слуги? У Уильяма был здоровенный злющий дог, которого тот держал на цепи. Однажды этот пес облаял Марка, и мальчик целую неделю после этого заикался и каждые полчаса бегал в туалет. Пес умер в прошлом году, издох в страшных конвульсиях, захлебываясь собственной пеной. Уильям, сокрушенно качая головой, сказал, что, должно быть дог съел отравленную приманку для волков в лесу. И один Марк заметил, что упаковка с крысиным ядом, стоявшая в чулане, опустела почти на половину.
Страница
1 из 12
1 из 12
