42 мин, 24 сек 17368
После этого пришлите обновленный список голосов, отметив в нем изменения, произошедшие за месяц: какие-то голоса могут ослабнуть, какие-то вообще исчезнуть, а какие-то в прошлый раз были просто не упомянуты.
Какой идиот может клюнуть на это? Не так давно я брал интервью у одного известного психолога. Он рассказал мне о том, что голоса в голове слышит каждый двадцатый человек, чаще всего перед сном и чаще всего мужской голос. Ничего аномального в этом явлении современная наука не видит.
Я швыряю газету обратно на стул, и вливаюсь в недружелюбную темноту пустых улиц.
Кое-где появились лужицы от прошедшего дождя. В них оставались отпечатки моих ботинок, и тут же расплывались, смешивались со слабыми бликами фонарей. На остановке пусто, я забираюсь под крышу, и начинаю водить глазами по дороге.
Редкие машины быстро проносятся по пустынным улицам, впрочем, где-то вдалеке маячит несколько человеческих фигур. Напротив закрывается супермаркет — кассирши шныряют в желтую «Газель». Охранник проверяет замок и опускает ролл-ставни.
— У вас не найдется папироски?
От неожиданности я вздрагиваю. Ветер обдает лицо, в нос забиваются запахи грязи и бензина.
Передо мной стоит пожилой человек, низенький, с высокими славянскими скулами. Смотрит на меня из-под косой, темно-бурой челки. Волосы переплетаются аккуратно, будто косматые нити нирваны. Почему-то вспоминается мой бывший сосед Максим.
— Конечно, найдется. — говорю я, лезу рукой в сумку.
Я протянул старику сигарету, он крепко обхватил её пальцами, ввинтил в тонкие губы и поджег. Огонь осветил лицо. А он не такой старый, как кажется. Борода ухудшает картинку, неопрятность и темнота прибавляет несколько десятков лет.
— Странное время началось, да? — старик садиться на лавку. — Люди пропадают и все прячутся по домам, хотя всё равно исчезнут. Безопасности нет нигде.
— В смысле?
Старик лукаво смотрит на меня. Лис, из японских сказок, сошедший с полотна шелестящий рисовой бумаги.
— Ты слышал голоса у себя в голове, перед сном?
— Да, — неловко ответил я. — Их многие слышат, но причем здесь вся эта свистопляска?
— Их слышат все, просто некоторые на утро забывают об этом. Это идол кричит нам из вечного плена. Его можно услышать перед сном — грубый голос, басит на непонятном языке. Или если ночью поднять телефонную трубку и вслушаться в гудки. Сначала начнется треск, а потом шепот, прорывается из другого мира.
Ледяная волна обжигает кожу. Парень-камикадзе знал, что мне сняться странные сны, и теперь этот старик спросит…
— А тебе сняться сны с упавшим небом?
— Откуда вы всё это знаете? — я отворачиваюсь от дороги. Собеседник захватил моё внимание.
— Я тоже вижу их. Там, во снах, я остаюсь последним, пережившим человечество. Я вижу то, во что превратились люди — большие жуки. Я двигаюсь, но не чувствую движений, звуков, эмоций. Небо шумит, и идол сжирает меня. Я просыпаюсь в холодном поту, ведь каждый раз я рискую исчезнуть в его глотке.
Как бы помягче выразить свои чувста? Чтобы без мата, и в ладах с самим собой, но мне хочется только одного — сбежать из этого города, оставить в небытии массовую истерию, суицидальных психопатов, странных стариков, пустые улицы и лужи с запахом лимонада.
— Откуда появился идол?
— Он был всегда. Город основан идолопоклонниками. Боги не были найдены, потому что они живут в звуке. В звуке, понимаешь, — старик встал со скамейки и кинулся ко мне. — В звуковых волнах, они повсюду, как паутина. Идол спал много лет, но пришел час, и мы больше не можем видеть его снов, мы должны стать пищей. Мы и вся земля.
По дороге едет пустая машина с мигающими «шахматами» на табло. Я резко отталкиваю старика и даю сигнал водителю.
Водитель показывает, что сесть можно только назад. Я мигом распахиваю дверь и забираюсь в салон.
— Бульвар Победы, пожалуйста! — говорю я.
Домофон пикает, доводчик впускает меня внутрь.
Прячу магнитный ключ в карман куртки, шагаю в темноту подъезда и заворачиваю к лифту. Обожженная кнопка мигает, но лифта нет. Как всегда, остались только лестницы.
По дороге домой у таксиста работало радио. Ведущие передавали неутешительную статистику. Количество пропавших растет, власти приняли решение перекрыть въезды и выезды из города, отовсюду сыплются заявления чиновников об ужесточении комендантского часа и временной изоляции.
Им легче запереть нас в резервацию, нежели поверить в истинные причины происходящего. Сейчас и у меня в голове кипит сумбурный суп, заправленный видениями, мыслями и событиями, но как репортер, я склонен доверять интуиции.
Шум на третьем этаже.
Неспешно поднимаюсь, придерживаюсь за поручни, словно за спасительные бортики жизни, чтобы не сорваться и не упасть в бесконечную пропасть.
Какой идиот может клюнуть на это? Не так давно я брал интервью у одного известного психолога. Он рассказал мне о том, что голоса в голове слышит каждый двадцатый человек, чаще всего перед сном и чаще всего мужской голос. Ничего аномального в этом явлении современная наука не видит.
Я швыряю газету обратно на стул, и вливаюсь в недружелюбную темноту пустых улиц.
Кое-где появились лужицы от прошедшего дождя. В них оставались отпечатки моих ботинок, и тут же расплывались, смешивались со слабыми бликами фонарей. На остановке пусто, я забираюсь под крышу, и начинаю водить глазами по дороге.
Редкие машины быстро проносятся по пустынным улицам, впрочем, где-то вдалеке маячит несколько человеческих фигур. Напротив закрывается супермаркет — кассирши шныряют в желтую «Газель». Охранник проверяет замок и опускает ролл-ставни.
— У вас не найдется папироски?
От неожиданности я вздрагиваю. Ветер обдает лицо, в нос забиваются запахи грязи и бензина.
Передо мной стоит пожилой человек, низенький, с высокими славянскими скулами. Смотрит на меня из-под косой, темно-бурой челки. Волосы переплетаются аккуратно, будто косматые нити нирваны. Почему-то вспоминается мой бывший сосед Максим.
— Конечно, найдется. — говорю я, лезу рукой в сумку.
Я протянул старику сигарету, он крепко обхватил её пальцами, ввинтил в тонкие губы и поджег. Огонь осветил лицо. А он не такой старый, как кажется. Борода ухудшает картинку, неопрятность и темнота прибавляет несколько десятков лет.
— Странное время началось, да? — старик садиться на лавку. — Люди пропадают и все прячутся по домам, хотя всё равно исчезнут. Безопасности нет нигде.
— В смысле?
Старик лукаво смотрит на меня. Лис, из японских сказок, сошедший с полотна шелестящий рисовой бумаги.
— Ты слышал голоса у себя в голове, перед сном?
— Да, — неловко ответил я. — Их многие слышат, но причем здесь вся эта свистопляска?
— Их слышат все, просто некоторые на утро забывают об этом. Это идол кричит нам из вечного плена. Его можно услышать перед сном — грубый голос, басит на непонятном языке. Или если ночью поднять телефонную трубку и вслушаться в гудки. Сначала начнется треск, а потом шепот, прорывается из другого мира.
Ледяная волна обжигает кожу. Парень-камикадзе знал, что мне сняться странные сны, и теперь этот старик спросит…
— А тебе сняться сны с упавшим небом?
— Откуда вы всё это знаете? — я отворачиваюсь от дороги. Собеседник захватил моё внимание.
— Я тоже вижу их. Там, во снах, я остаюсь последним, пережившим человечество. Я вижу то, во что превратились люди — большие жуки. Я двигаюсь, но не чувствую движений, звуков, эмоций. Небо шумит, и идол сжирает меня. Я просыпаюсь в холодном поту, ведь каждый раз я рискую исчезнуть в его глотке.
Как бы помягче выразить свои чувста? Чтобы без мата, и в ладах с самим собой, но мне хочется только одного — сбежать из этого города, оставить в небытии массовую истерию, суицидальных психопатов, странных стариков, пустые улицы и лужи с запахом лимонада.
— Откуда появился идол?
— Он был всегда. Город основан идолопоклонниками. Боги не были найдены, потому что они живут в звуке. В звуке, понимаешь, — старик встал со скамейки и кинулся ко мне. — В звуковых волнах, они повсюду, как паутина. Идол спал много лет, но пришел час, и мы больше не можем видеть его снов, мы должны стать пищей. Мы и вся земля.
По дороге едет пустая машина с мигающими «шахматами» на табло. Я резко отталкиваю старика и даю сигнал водителю.
Водитель показывает, что сесть можно только назад. Я мигом распахиваю дверь и забираюсь в салон.
— Бульвар Победы, пожалуйста! — говорю я.
Домофон пикает, доводчик впускает меня внутрь.
Прячу магнитный ключ в карман куртки, шагаю в темноту подъезда и заворачиваю к лифту. Обожженная кнопка мигает, но лифта нет. Как всегда, остались только лестницы.
По дороге домой у таксиста работало радио. Ведущие передавали неутешительную статистику. Количество пропавших растет, власти приняли решение перекрыть въезды и выезды из города, отовсюду сыплются заявления чиновников об ужесточении комендантского часа и временной изоляции.
Им легче запереть нас в резервацию, нежели поверить в истинные причины происходящего. Сейчас и у меня в голове кипит сумбурный суп, заправленный видениями, мыслями и событиями, но как репортер, я склонен доверять интуиции.
Шум на третьем этаже.
Неспешно поднимаюсь, придерживаюсь за поручни, словно за спасительные бортики жизни, чтобы не сорваться и не упасть в бесконечную пропасть.
Страница
6 из 12
6 из 12