Идол

После этого пришлите обновленный список голосов, отметив в нем изменения, произошедшие за месяц: какие-то голоса могут ослабнуть, какие-то вообще исчезнуть, а какие-то в прошлый раз были просто не упомянуты.

Какой идиот может клюнуть на это? Не так давно я брал интервью у одного известного психолога. Он рассказал мне о том, что голоса в голове слышит каждый двадцатый человек, чаще всего перед сном и чаще всего мужской голос. Ничего аномального в этом явлении современная наука не видит.

Я швыряю газету обратно на стул, и вливаюсь в недружелюбную темноту пустых улиц.

Кое-где появились лужицы от прошедшего дождя. В них оставались отпечатки моих ботинок, и тут же расплывались, смешивались со слабыми бликами фонарей. На остановке пусто, я забираюсь под крышу, и начинаю водить глазами по дороге.

Редкие машины быстро проносятся по пустынным улицам, впрочем, где-то вдалеке маячит несколько человеческих фигур. Напротив закрывается супермаркет — кассирши шныряют в желтую «Газель». Охранник проверяет замок и опускает ролл-ставни.

— У вас не найдется папироски?

От неожиданности я вздрагиваю. Ветер обдает лицо, в нос забиваются запахи грязи и бензина.

Передо мной стоит пожилой человек, низенький, с высокими славянскими скулами. Смотрит на меня из-под косой, темно-бурой челки. Волосы переплетаются аккуратно, будто косматые нити нирваны. Почему-то вспоминается мой бывший сосед Максим.

— Конечно, найдется. — говорю я, лезу рукой в сумку.

Я протянул старику сигарету, он крепко обхватил её пальцами, ввинтил в тонкие губы и поджег. Огонь осветил лицо. А он не такой старый, как кажется. Борода ухудшает картинку, неопрятность и темнота прибавляет несколько десятков лет.

— Странное время началось, да? — старик садиться на лавку. — Люди пропадают и все прячутся по домам, хотя всё равно исчезнут. Безопасности нет нигде.

— В смысле?

Старик лукаво смотрит на меня. Лис, из японских сказок, сошедший с полотна шелестящий рисовой бумаги.

— Ты слышал голоса у себя в голове, перед сном?

— Да, — неловко ответил я. — Их многие слышат, но причем здесь вся эта свистопляска?

— Их слышат все, просто некоторые на утро забывают об этом. Это идол кричит нам из вечного плена. Его можно услышать перед сном — грубый голос, басит на непонятном языке. Или если ночью поднять телефонную трубку и вслушаться в гудки. Сначала начнется треск, а потом шепот, прорывается из другого мира.

Ледяная волна обжигает кожу. Парень-камикадзе знал, что мне сняться странные сны, и теперь этот старик спросит…

— А тебе сняться сны с упавшим небом?

— Откуда вы всё это знаете? — я отворачиваюсь от дороги. Собеседник захватил моё внимание.

— Я тоже вижу их. Там, во снах, я остаюсь последним, пережившим человечество. Я вижу то, во что превратились люди — большие жуки. Я двигаюсь, но не чувствую движений, звуков, эмоций. Небо шумит, и идол сжирает меня. Я просыпаюсь в холодном поту, ведь каждый раз я рискую исчезнуть в его глотке.

Как бы помягче выразить свои чувста? Чтобы без мата, и в ладах с самим собой, но мне хочется только одного — сбежать из этого города, оставить в небытии массовую истерию, суицидальных психопатов, странных стариков, пустые улицы и лужи с запахом лимонада.

— Откуда появился идол?

— Он был всегда. Город основан идолопоклонниками. Боги не были найдены, потому что они живут в звуке. В звуке, понимаешь, — старик встал со скамейки и кинулся ко мне. — В звуковых волнах, они повсюду, как паутина. Идол спал много лет, но пришел час, и мы больше не можем видеть его снов, мы должны стать пищей. Мы и вся земля.

По дороге едет пустая машина с мигающими «шахматами» на табло. Я резко отталкиваю старика и даю сигнал водителю.

Водитель показывает, что сесть можно только назад. Я мигом распахиваю дверь и забираюсь в салон.

— Бульвар Победы, пожалуйста! — говорю я.

Домофон пикает, доводчик впускает меня внутрь.

Прячу магнитный ключ в карман куртки, шагаю в темноту подъезда и заворачиваю к лифту. Обожженная кнопка мигает, но лифта нет. Как всегда, остались только лестницы.

По дороге домой у таксиста работало радио. Ведущие передавали неутешительную статистику. Количество пропавших растет, власти приняли решение перекрыть въезды и выезды из города, отовсюду сыплются заявления чиновников об ужесточении комендантского часа и временной изоляции.

Им легче запереть нас в резервацию, нежели поверить в истинные причины происходящего. Сейчас и у меня в голове кипит сумбурный суп, заправленный видениями, мыслями и событиями, но как репортер, я склонен доверять интуиции.

Шум на третьем этаже.

Неспешно поднимаюсь, придерживаюсь за поручни, словно за спасительные бортики жизни, чтобы не сорваться и не упасть в бесконечную пропасть.