Добавить в моё избранное
40 мин, 35 сек 7921
Более того, он так заражал коллектив своим оптимизмом, что и все остальные, без исключения вкалывали до седьмого пота и были этому счастливы. Со стороны и в голову никому не могло придти, какую дикую боль испытывает этот человек и лишь сейчас для Заврыгина стало ясно какой ценой всё это ему давалось.
Теперь Пётр Алексеевич смотрел на профессора совершенно другими глазами.
За те годы, что они проработали вместе, бок о бок, они стали больше чем просто коллегами по работе — их связывала настоящая мужская дружба, но он никогда в жизни не позволял себе обращаться к Девятову по имени, даже когда они были только вдвоем, потому что безгранично уважал этого человека, и всегда знал, что делал это небезосновательно.
Вместе они выстояли в суровые пост перестроечные годы, месяцами не приносили домой и без того жалкую зарплату, но не предали науку, как многие из их бывших коллег, ударившихся в челночный бизнес. Вместе из года в год они шли к заветной цели.
И теперь этот человек умирал.
Неожиданная новость настолько потрясла Петра Алексеевича, что он на какое-то время лишился дара речи. Ему, как и большинству людей, попавших в подобную ситуацию стало просто страшно от услышанного.
— Вот поэтому и нужно спешить, — продолжил свою мысль профессор, и то, что услышал от него Пётр Алексеевич, было не менее неожиданным, чем весть о смертельном недуге. — Поэкспериментировать над человеческими труппами тебе наверняка дадут вволю, а вот над живым человеком — вряд ли. А тебе свои услуги предлагает живой труп. Петя, не будь глупцом — нам нельзя упускать такой шанс.
Пётр был потрясен той будничной лёгкости, с которой Девятов говорил о своём безнадежном состоянии.
— Но это же безумие… — попытался вставить слово ошеломлённый Пётр.
— Поверь мне, я знаю, о чём говорю. Пётр, я уже всё для себя решил. Мы сделаем этот эксперимент на мне.
— Но … — попытался возразить Пётр Алексеевич.
Однако Василий Фёдорович его тут же остановил:
— Я не просто болен, я — обречён. У меня рак на последней стадии. Медикаментозное лечение не принесло долгожданной ремиссии. Моя смерть — это дело лишь нескольких дней, ну может быть недель. Я просто не могу, чтобы моя жизнь вот так закончилась! Это так глупо, так бессмысленно! Я ещё хочу послужить науке и это не просто высокие слова. Я действительно хочу это сделать! Ты знаешь, что теперь у меня никого не осталось, и достижение цели — это единственное ради чего я жил и работал и всё ещё продолжаю существовать. И если мы достигнем результата ещё при моей жизни, то это будет для меня самой большой наградой, доказательством того, что все эти дни, наполненные бесконечной болью и страданием, были не напрасны.
Если же во время эксперимента произойдёт несчастье, то я уверен в том, что ты разберешься в чём дело и найдёшь в чём же заключалась ошибка (это в том случае, если конечно, такая будет иметь место). И заклинаю тебя не в коем случае не вини себя, если со мной действительно что-то произойдёт — всё что я потеряю — это несколько недель изматывающей агонии в наркотическом бреду, ты же приобретёшь бесценный опыт. Даже моя возможная смерть на операционном столе даст просто фантастические результаты, и в дальнейшем убережёт от бесконечного количества ошибок, заблуждений, бессмысленных экспериментов, сэкономит несколько бесценных лет кропотливейшего и абсолютно напрасного труда, позволит нашим исследованиям вырваться на несколько лет (если на десятилетия) вперёд! Ты только вдумайся в это!
Перспективы, так ярко описанные Василием Фёдоровичем просто не могли не заворожить, не вскружить голову его более молодому коллеге. В том, чтобы найти положительные стороны даже в самом разгромном положении Девятов всегда был неповторимым мастером — именно это его умение пару раз спасало их институт от закрытия.
Он ещё несколько минут убеждал Петра Алексеевича и тот, в конце концов, сдался, хотя, зная о непревзойденном таланте профессора убеждать других в том, что он считает единственно верным решением, было просто удивительно, что Пётр Алексеевич смог продержаться так долго.
В эту ночь Пётр Алексеевич не мог сомкнуть глаз. После разговора с профессором о каком-то душевном спокойствии уже не было никакой речи.
Уже в который раз за эту бесконечную ночь он взвешивал все за и против.
Как научный руководитель, Пётр ясно сознавал, что какие бы документы не подписал профессор Девятов ответственность за проведение эксперимента, как уголовная, так и моральная (именно она больше всего его волновала), полностью ляжет только на его плечи.
Для начала он хотел разобраться в самом себе. Что движет им в большей степени: желание помочь человеку сделать в своей жизни что-то грандиозное, до того как смертельная болезнь его прикончит; либо личное желание форсировать события и продвинуться в этом исследовании на новый этап?
Теперь Пётр Алексеевич смотрел на профессора совершенно другими глазами.
За те годы, что они проработали вместе, бок о бок, они стали больше чем просто коллегами по работе — их связывала настоящая мужская дружба, но он никогда в жизни не позволял себе обращаться к Девятову по имени, даже когда они были только вдвоем, потому что безгранично уважал этого человека, и всегда знал, что делал это небезосновательно.
Вместе они выстояли в суровые пост перестроечные годы, месяцами не приносили домой и без того жалкую зарплату, но не предали науку, как многие из их бывших коллег, ударившихся в челночный бизнес. Вместе из года в год они шли к заветной цели.
И теперь этот человек умирал.
Неожиданная новость настолько потрясла Петра Алексеевича, что он на какое-то время лишился дара речи. Ему, как и большинству людей, попавших в подобную ситуацию стало просто страшно от услышанного.
— Вот поэтому и нужно спешить, — продолжил свою мысль профессор, и то, что услышал от него Пётр Алексеевич, было не менее неожиданным, чем весть о смертельном недуге. — Поэкспериментировать над человеческими труппами тебе наверняка дадут вволю, а вот над живым человеком — вряд ли. А тебе свои услуги предлагает живой труп. Петя, не будь глупцом — нам нельзя упускать такой шанс.
Пётр был потрясен той будничной лёгкости, с которой Девятов говорил о своём безнадежном состоянии.
— Но это же безумие… — попытался вставить слово ошеломлённый Пётр.
— Поверь мне, я знаю, о чём говорю. Пётр, я уже всё для себя решил. Мы сделаем этот эксперимент на мне.
— Но … — попытался возразить Пётр Алексеевич.
Однако Василий Фёдорович его тут же остановил:
— Я не просто болен, я — обречён. У меня рак на последней стадии. Медикаментозное лечение не принесло долгожданной ремиссии. Моя смерть — это дело лишь нескольких дней, ну может быть недель. Я просто не могу, чтобы моя жизнь вот так закончилась! Это так глупо, так бессмысленно! Я ещё хочу послужить науке и это не просто высокие слова. Я действительно хочу это сделать! Ты знаешь, что теперь у меня никого не осталось, и достижение цели — это единственное ради чего я жил и работал и всё ещё продолжаю существовать. И если мы достигнем результата ещё при моей жизни, то это будет для меня самой большой наградой, доказательством того, что все эти дни, наполненные бесконечной болью и страданием, были не напрасны.
Если же во время эксперимента произойдёт несчастье, то я уверен в том, что ты разберешься в чём дело и найдёшь в чём же заключалась ошибка (это в том случае, если конечно, такая будет иметь место). И заклинаю тебя не в коем случае не вини себя, если со мной действительно что-то произойдёт — всё что я потеряю — это несколько недель изматывающей агонии в наркотическом бреду, ты же приобретёшь бесценный опыт. Даже моя возможная смерть на операционном столе даст просто фантастические результаты, и в дальнейшем убережёт от бесконечного количества ошибок, заблуждений, бессмысленных экспериментов, сэкономит несколько бесценных лет кропотливейшего и абсолютно напрасного труда, позволит нашим исследованиям вырваться на несколько лет (если на десятилетия) вперёд! Ты только вдумайся в это!
Перспективы, так ярко описанные Василием Фёдоровичем просто не могли не заворожить, не вскружить голову его более молодому коллеге. В том, чтобы найти положительные стороны даже в самом разгромном положении Девятов всегда был неповторимым мастером — именно это его умение пару раз спасало их институт от закрытия.
Он ещё несколько минут убеждал Петра Алексеевича и тот, в конце концов, сдался, хотя, зная о непревзойденном таланте профессора убеждать других в том, что он считает единственно верным решением, было просто удивительно, что Пётр Алексеевич смог продержаться так долго.
В эту ночь Пётр Алексеевич не мог сомкнуть глаз. После разговора с профессором о каком-то душевном спокойствии уже не было никакой речи.
Уже в который раз за эту бесконечную ночь он взвешивал все за и против.
Как научный руководитель, Пётр ясно сознавал, что какие бы документы не подписал профессор Девятов ответственность за проведение эксперимента, как уголовная, так и моральная (именно она больше всего его волновала), полностью ляжет только на его плечи.
Для начала он хотел разобраться в самом себе. Что движет им в большей степени: желание помочь человеку сделать в своей жизни что-то грандиозное, до того как смертельная болезнь его прикончит; либо личное желание форсировать события и продвинуться в этом исследовании на новый этап?
Страница
3 из 13
3 из 13
