Житель руин

Там тоже было заперто. Сквозь окошечко была хорошо видна приоткрытая дверца сарая и несколько деревьев. Листья были в целости, плоды превратились в комья чёрного пепла.

«Без единого слова и без единой мысли» я отошёл на дорогу и зашагал к деревне. Староста Натонг, открывая дверь, не сказал не единого слова — просто пропустил и оказывал почести, какие подобают благородному гостю. Я ел, пил, а в остальное время просиживал в своей комнате или во дворе, под навесом. Я просто не знал, куда идти и что делать.

Из столицы приехал Такьев, наш управляющий. Он долго не мог открыть ворота и приказал бы их ломать, если бы я не показал ему подземный ход. Ума не приложу, почему я им не воспользовался раньше.

Строения и сад почти не пострадали — только некоторые плоды спеклись, как будто лежали в костре, причём прожгло их до самой сердцевины. От малейшего прикосновения они даже не падали — осыпались с нетронутых черенков. Ещё были капли зеленоватого стекла на камнях очага и пороге. Много позже обратили внимание, что исчезли развешенные под кровлей медные кружочки — так поздно, что мы и голову ломать не стали.

Тел, костей, пепла, украшений мы не нашли. Следов тоже. Почва в саду была нетронута. Сорок с лишним человек растворились в воздухе, словно сахар в молоке.

Я остался единственным прямым наследником Саканситов и прямо там, в огромном гулком обеденном зале, вступил во владение всем — список был огромен. Веленга, остров Менргун, три дома в столице… Когда произносил клятву, мне померещилось, что в заляпанном зеленью очаге прыгают искры.

Первое, что я сделал — отправился в столицу и засвидетельствовал верность королю. Там и поселился. Помню, громадную авантюру, когда я пытался рассчитаться с прошлым: разом продать и Веленгу и Менргун вместе со всеми воспоминаниями. Покупателя не нашлось, и я поселил туда побочных родственников.

Вот и всё, что я хочу тебе поведать. Не знаю, зачем ты читал эту историю.

Но когда она закончилась, мне стало легче.

— Вот и всё, — Ларант сложил листы на коленях, — Дальше подпись и завещание.

Последние две странички читались под зелёным фонарём возле ворот запертого на ночь сада. Свет зелёной лужей застыл под ногами, к рукам и лицам липла трупная бледность, а плоды в саду казались обугленными.

— Может, пойдём уже?— предложил Теладас.

Никто не возражал.

Ларант немного соврал — на последней, тоскливо исчёрканной странице было отнюдь не завещание. Мавес Сакансит по всем правилам написал своё завещание три года назад, перед последней, отчаянной попыткой забинтовать то, что уже нельзя было вылечить.

Вернувшись в сарайчик, Ларант собирался её пробежать, но после первых двух строк отшвырнул всю кипу в угол и лёг спать. На сегодня уже начитался, спасибочки.

Приснилась ему зелёная комната. Только теперь там не спасались, а ждали, собравшись на корточках вокруг костра — он, Тейс, Учжанмас, Тел и ещё один шуганный мальчишка с глазами Мавеса. В костре вместо дров горела истрёпанная рукопись.

Первым забрали Тела — какой-то ремёсленник в чумазом фартуке. Потом за Учжанмас пришёл довольно молодой человек с серебряными кольцами в ушах, а за Тейс человек постарше и победнее. Потом явился тихий человечек в шапочке и едва заметным жестом забрал Мавеса.

За Ларантом пришла сестра — с её извечной кривой ухмылочкой и тряпкой, которая всегда «для твоего же блага». Ларант без единого слова встал и плюнул ей в лицо.

Сестра ахнула, успела открыть рот и пропала. Ларант остался один, подошёл к окну и раздвинул заросли.

В мерзостно-зелёном сиянии он увидел ТАКОЕ, что тут же проснулся и сел, отчаянно глотая ночной воздух. Повертел головой и решил, что уж лучше будет почитать.

Он сгрёб листы, зажёг единственную свечку и забормотал, с трудом пробираясь сквозь истерзанный помарками манускрипт. Читать он умел только вслух.

… каждую ночь. Привязывает лошадь к ограде и заходит. Шапочку всегда кладёт на рукопись, но ещё ни разу не смазал написанного.

Я не хочу его видеть.

— Тогда зачем вспоминаешь? Человек вспоминает, чтобы ещё раз встретить — только так.

Я хочу забыть.

— Тогда зачем помнишь?

Мне нечего ответить.

— Ты обижен. Ты до сих пор обижен. А обида хуже вражды — потому что не позволяет ответить тем же.

Тебя оскорбляет не зло, которое тебе причинили. Ты его не помнишь. Тебя гложет другое, ведь так?

Тебя гложет, что не можешь даже представить себе, сколько зла тогда прошли мимо тебя. Всё, что прошло мимо тебя позже — вся твоя жизнь состояла сплошь из мелких гадостей! — это только крошечные рюмочки по сравнению с тем океаном, который захлёстывал тебя.

Я просто смотрю на него. А КТО ЖЕ ТЫ В ЭТОМ ОКЕАНЕ?

— Я — буревестник. И стараюсь не опускаться на волны.