Добавить в моё избранное
46 мин, 41 сек 4667
В состоянии аффекта я не останавливаясь пробежал пять километров до хутора, до домиков моих хозяев, в одном из которых я жил. Хозяйский пес при моем приближении по старой привычке залаял, но мне было не до него. Всё так же ничего не соображая, я открыл калитку, вбежал во двор, отворил дверь своего домика и рухнул без сил на кровать, предварительно закрывшись и запершись изнутри. Перенасыщенное противоречивыми образами сознание тут же отключилось, глаза мои закрылись и я мгновенно уснул, ничего не чувствуя и не видя снов.
Подлинный кошмар скрывала ночь, когда я проснулся, всё еще лишенный физических и моральных сил. Мне не удалось восстановиться, потому что даже и будучи во сне, какие-то внутренние мои инстинкты держали организм наизготовку, ожидая прихода подводных охотников. В самом деле, неужели я мог полагаться на то, что калитка и пес смогут уберечь меня от первобытного зла, скрывавшегося в морских пучинах? Отчаяние вопило в моем сознании. Необходимо было срочно что-нибудь придумать. Необходимо было бежать, бежать прочь из этого места, из этой обители зла. Мои хозяева, старик и старуха… Что же они? Знали ли они об этих тварях? Этого ли боялись они всю свою жизнь? Об этом ли умалчивали, когда четырехлетний ребенок настойчиво и по глупости задавал свои вопросы, ответы на которые ему лучше было бы не получать?
Я лежал на кровати, боясь шевельнуться, боясь даже своим дыханием выдать свое присутствие, хотя казалось бы море было далеко и мерзкие твари так же должны были быть далеко. Но, когда сталкиваешься с непознанным, нельзя быть абсолютно уверенным в чем-то, нельзя полагаться на веру или надежду, вообще верить и надеяться становится бессмысленным. Ты вступаешь в схватку со слепым случаем, делая всё возможное, чтобы выжить.
Глаза постепенно привыкали к темноте. Все мои чувства обострились, хотя я и боялся, что скорее это мой рассудок был основательно расшатан и теперь мне могли послышаться причудливые звуки или примерещиться зловещие тени. Как долго я мог так вот лежать на одном месте, боясь что-либо предпринять? Сколько времени должно было пройти, чтобы я окончательно почувствовал себя в безопасности, чтобы страх выпустил меня из своих мерзких цепких когтей?
Я хотел приподняться на локтях, но голову в одно мгновение пронзила цепочка рассуждений, заставившая с новой силой окунуться в не выразимый словами немой ужас. Я видел одну из этих тварей, я атаковал одну из тварей, я выжил и я сильно их разозлил. Мне неизвестно, сколько чудовищ скрыто в морской пучине, сколько из них наблюдало за мной и желало моей смерти. Мне неизвестно, на что они способны в своей животной ярости, которая тысячелетиями могла расти в их сознаниях.
Они были умелыми охотниками — это было несомненно. Но суша — не их стихия. Здесь у них были свои враги, оставалось лишь догадываться о том, каково было соотношение сил между ними. Первым и самым ненавидимым подобным врагом оказались собаки. Еще за секунду до пронзительного и отчаянного лая я почувствовал, как воздух разрывает невидимая волна ненависти. Я замер в неудобном положении, с согнутыми руками, готовый привстать, когда почувствовал или скорее услышал мысли тех, что пришли за мной. В них слышал я что-то нечестивое, что-то пугающе отталкивающее. И хотелось бы мне закрыть свое сознание от этих мыслей, но я не мог и слышал, будто видел перед собой желтые горящие глаза ночных посетителей, вперившиеся в сторожевого пса. Рыболюды стояли и шипели, обнажая свои мерзкие пасти, утыканные острыми зловонными клыками. Бедная собака не знала, что делать, ведь тварей собралось что-то около десятка. Она лаяла и скулила, ее страх чувствовали другие собаки, находившиеся за километр от нас. Я, старики и их пес были отрезаны от всех этими ходячими реликтами, олицетворениями самых жутких и противоестественных мифов древности.
Читая их мысли, я молился, чтобы они не учуяли меня. Но теперь, когда в моем сознании появилась эта мысль, глупо было надеяться, что они меня не найдут. Они чувствовали мой страх так же, как я чувствовал их ярость. Теперь моя поимка была лишь вопросом времени. И в эту отчаянную минуту на какой-то миг, когда мной овладело безумие, я мысленно засмеялся, что эти грозные создания по какой-то непостижимой причине бояться одной-единственной собаки. В конце концов, долго это длиться не могло. Спустя какое-то время пес уже охрип от своего лая, его рычание стало визгливым, он рычал скорее испуганно, чем злобно. Миг — и бедная собака заскулила, прежде чем навсегда умолкнуть. Это могло означать лишь одно — рыболюды, преодолев свой вековечный страх перед созданием, уступавшим им в размерах, прошли сквозь калитку и атаковали пса, растерзав его на части. Теперь от них меня отделяли только стены и дверь. В моей голове, служившей приемником чужих мыслей, наступило затишье. Осознание окружающей действительности, времени и пространства, исказилось. Я не знал, сколько времени прошло после того, как затих пес.
Подлинный кошмар скрывала ночь, когда я проснулся, всё еще лишенный физических и моральных сил. Мне не удалось восстановиться, потому что даже и будучи во сне, какие-то внутренние мои инстинкты держали организм наизготовку, ожидая прихода подводных охотников. В самом деле, неужели я мог полагаться на то, что калитка и пес смогут уберечь меня от первобытного зла, скрывавшегося в морских пучинах? Отчаяние вопило в моем сознании. Необходимо было срочно что-нибудь придумать. Необходимо было бежать, бежать прочь из этого места, из этой обители зла. Мои хозяева, старик и старуха… Что же они? Знали ли они об этих тварях? Этого ли боялись они всю свою жизнь? Об этом ли умалчивали, когда четырехлетний ребенок настойчиво и по глупости задавал свои вопросы, ответы на которые ему лучше было бы не получать?
Я лежал на кровати, боясь шевельнуться, боясь даже своим дыханием выдать свое присутствие, хотя казалось бы море было далеко и мерзкие твари так же должны были быть далеко. Но, когда сталкиваешься с непознанным, нельзя быть абсолютно уверенным в чем-то, нельзя полагаться на веру или надежду, вообще верить и надеяться становится бессмысленным. Ты вступаешь в схватку со слепым случаем, делая всё возможное, чтобы выжить.
Глаза постепенно привыкали к темноте. Все мои чувства обострились, хотя я и боялся, что скорее это мой рассудок был основательно расшатан и теперь мне могли послышаться причудливые звуки или примерещиться зловещие тени. Как долго я мог так вот лежать на одном месте, боясь что-либо предпринять? Сколько времени должно было пройти, чтобы я окончательно почувствовал себя в безопасности, чтобы страх выпустил меня из своих мерзких цепких когтей?
Я хотел приподняться на локтях, но голову в одно мгновение пронзила цепочка рассуждений, заставившая с новой силой окунуться в не выразимый словами немой ужас. Я видел одну из этих тварей, я атаковал одну из тварей, я выжил и я сильно их разозлил. Мне неизвестно, сколько чудовищ скрыто в морской пучине, сколько из них наблюдало за мной и желало моей смерти. Мне неизвестно, на что они способны в своей животной ярости, которая тысячелетиями могла расти в их сознаниях.
Они были умелыми охотниками — это было несомненно. Но суша — не их стихия. Здесь у них были свои враги, оставалось лишь догадываться о том, каково было соотношение сил между ними. Первым и самым ненавидимым подобным врагом оказались собаки. Еще за секунду до пронзительного и отчаянного лая я почувствовал, как воздух разрывает невидимая волна ненависти. Я замер в неудобном положении, с согнутыми руками, готовый привстать, когда почувствовал или скорее услышал мысли тех, что пришли за мной. В них слышал я что-то нечестивое, что-то пугающе отталкивающее. И хотелось бы мне закрыть свое сознание от этих мыслей, но я не мог и слышал, будто видел перед собой желтые горящие глаза ночных посетителей, вперившиеся в сторожевого пса. Рыболюды стояли и шипели, обнажая свои мерзкие пасти, утыканные острыми зловонными клыками. Бедная собака не знала, что делать, ведь тварей собралось что-то около десятка. Она лаяла и скулила, ее страх чувствовали другие собаки, находившиеся за километр от нас. Я, старики и их пес были отрезаны от всех этими ходячими реликтами, олицетворениями самых жутких и противоестественных мифов древности.
Читая их мысли, я молился, чтобы они не учуяли меня. Но теперь, когда в моем сознании появилась эта мысль, глупо было надеяться, что они меня не найдут. Они чувствовали мой страх так же, как я чувствовал их ярость. Теперь моя поимка была лишь вопросом времени. И в эту отчаянную минуту на какой-то миг, когда мной овладело безумие, я мысленно засмеялся, что эти грозные создания по какой-то непостижимой причине бояться одной-единственной собаки. В конце концов, долго это длиться не могло. Спустя какое-то время пес уже охрип от своего лая, его рычание стало визгливым, он рычал скорее испуганно, чем злобно. Миг — и бедная собака заскулила, прежде чем навсегда умолкнуть. Это могло означать лишь одно — рыболюды, преодолев свой вековечный страх перед созданием, уступавшим им в размерах, прошли сквозь калитку и атаковали пса, растерзав его на части. Теперь от них меня отделяли только стены и дверь. В моей голове, служившей приемником чужих мыслей, наступило затишье. Осознание окружающей действительности, времени и пространства, исказилось. Я не знал, сколько времени прошло после того, как затих пес.
Страница
8 из 14
8 из 14
