Скульптор

Эти цветы мне напоминали духи матери, которую я уже дважды потерял. Вставая в очередной раз на ноги, в этом царстве вечных закатных красок, я уже понимал, что вскоре мне придется покинуть и этот мир и бороться нет никакого смысла. Надо просто делать так, чтоб моя мама оставалась жила. Чтоб ее дыхание не останавливалось, и ее не положили в холодную землю, в наглухо заколоченном деревянном ящике. Я не хочу, чтобы она снова испытывала боль, умирая снова и снова тем самым платя чудовищную цену за грехи своего сына. Пусть это абсолютное безумие и станет моим просветлением и искуплением. Я готов понести кару за все что сделал. Эти мысли посетили меня и я, ложась на ковер из мягких цветов, был готов уснуть и снова быть наказанным. Ошибки быть не может.

Вновь очнувшись в больнице, все повторялось с пугающей детальностью. Только в этот раз, я сразу попросил у доктора тетрадку и карандаш и теперь, пишу эти строки, чтоб никто не мог повторить моих ошибок, а если и повторит, пусть знает. Здесь выхода нет, нет и быть не может. Это хуже огненной гиены, где можно жариться тысячелетиями, плывущими в вечности. Только это школьная тетрадка позволяет мне сохранять связь со своим рассудком и окончательно не свихнуться.

Сходив на свидание со своей мамой, я уже знал что делать. Мама должна жить, а я должен умереть. Как только я вернулся в палату, меня уже ждали мои старые друзья. Моя петля из простыней и кровать. Я хотел увидеть вновь закат, как видел его уже до этого тысячи раз и спасал от гибели единственно близкого мне человека. И это будет повторяться, снова и снова.

Кабинет в колониальном стиле, а за большим дубовым столом, сидит мужчина. Этот мужчина не стар и не молод, он пьет ром и курит сигару. Мягкий белый дым, медленно вьется вокруг предметов интерьера. Мужчина в фетровой шляпе читает школьную тетрадь с корявым торопливым почерком. А рядом, тепло потрескивает огонь в камине. На столе стоит горшочек, в котором цветут фрезии а на стене, красуется картина, с навечно застывшим закатом. Мужчина, неспешно перелистывая страницы, внимательно вчитывается в каракули. Дочитав и встав со своего кресла, он щелкает пальцем у виска и мир вокруг него тает, искажения рождают новые краски реальности и он оказывается в палате.

Это палата принадлежит никому не известному Максиму. Он тут живет с 13ти лет, будучи сильно больным, его маме пришлось положить его сюда, ради его же блага. А на койке в этой палате на спине лежал человек, взгляд его немигающих глаз, устремился в вечность, вокруг суетились санитары и доктор взял этого человека за руку, пытаясь прощупать пульс.

— Пульса нет. Он умер.

— Петр Иванович, мы нечего не успели сделать.

— Вы бы и не смогли. Он умер мгновенно. Надо сообщить его матери.

— Жалко его, — сказала Алиса. — Он так хотел стать скульптором, но болезнь не дала ему ни шанса на нормальную жизнь.

— Мечты к сожалению, моя дорогая, не сбываются, — сказал Петр Иванович и осторожно двумя пальцами правой руки, закрыл глаза покойного, которые даже сквозь опущенные веки, продолжали любоваться застывшим над фрезиями закатом.