Добавить в моё избранное
44 мин, 43 сек 1182
Прочь! Прочь!
Каждая ночь была для него мучительным испытанием. Спал ли он, бодрствовал ли, его призрачные преследователи неизменно являли себя ему. В такие минуты мир сужался до размеров его черепной коробки. Он был вынужден забиться в какую-нибудь темную нору и, стиснув руки, скрежеща зубами, повторять надломленным голосом одно и то же: «Почему? За что? Сколько же еще?»
Почему? Почему?
Этот вопрос сопровождал его целую жизнь с самого раннего детства. В этом слове, казалось, был весь он. Почему все происходит именно так? Этот ненасытный вопрос терзал его чистый детский разум. Но вопросы всегда оставались без ответа. Может быть, просто потому, что ответы были очевидны. Для всех, но не для него. И если его старшие братья и сестра вполне самостоятельно постигали премудрость книги под названием жизнь, то он никогда не был способен прочесть ее без посторонней помощи. Он нуждался в ней как никто другой, но помощи не было. В то время как окружающий мир оставался для него непостижимой загадкой, он сам являлся загадкой для окружающих его людей. В силу врожденных особенностей его развитие избрало особенный путь. Истоки были похоронены в далеком детстве.
Родной дом стал той отправной точкой, откуда началось его бегство. Большой двухэтажный дом, заполненный старинной тяжелой мебелью и тишиной. Единственными добровольными узниками его были дедушка и бабушка… и маленький Миша. У него были два старших брата и сестра, была мать. Дети росли без отца. Мать, всеми силами старавшаяся поднять четверых детей, трудилась на двух работах, а дома ее ждали старики, которым требовался уход, а также заботы по хозяйству. В саду. Да-да, у них был большой яблоневый сад, а рядом был пруд…
Старики достигли уже весьма почтенного возраста и часто болели. Они запомнились ему малоподвижными, неразговорчивыми манекенами. В какие-то моменты он даже не совсем воспринимал их за живых созданий. Уже тогда он задавался вопросом, что же приводит в жизнь эти безвольные дряблые тела. Они оживали для него только тогда, когда бабушка чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы немного поболтать с внуком, да и дед, бывало, размыкал свои бесцветные губы и вставлял слово-другое. Ему доставляло неподдельное удовольствие слушать бабушку, а ей — рассказывать истории хотя бы потому, что слушателей у нее было немного. Именно от бабушки он много чего узнал о кошках, которых так любила его мать…
Уже с самых ранних лет Миша стал ощущать, что мама стала для него такой же чужой, как и все остальные домашние. Повинуясь инстинкту, он всегда искал материнской защиты и, конечно же, получал ее, но взамен ему приходилось испить горечь слез разочарования. Никогда не забыть ему того взгляда, которым украдкой одаривала его мама и который, как она не старалась, скрыть было невозможно. Взгляд беспокойства, непонимания, недоумения, тревоги и какой-то гадливости. Он отталкивал, отпугивал. Безусловно, она любили его, испытывала жалость, но (и в этом она не смогла бы признаться сама себе) одновременно боялась и ненавидела…
Мать Миши нельзя было назвать счастливым человеком в полном смысле этого слова. Жизнь ее представляла собой непрерывную череду тревог, безденежья, волнений, унижения и полной самоотверженности. Во всем и везде ей приходилось пробиваться самостоятельно, не надеясь на чью-либо поддержку. Она мечтала о своем доме, о детях, о крепкой дружной семье. О любящем супруге. Но вопреки своим грезам она пустила в свою жизнь человека скользкого и ненадежного, преследовавшего лишь собственные цели. Она родила ему троих детей, но, как оказалось, радость отцовства было самое последнее, что ему было нужно от жизни. Воспитание малышей целиком легло на плечи молодой женщины и престарелых родителей ее супруга. Когда она забеременела в четвертый раз, муж бросил семью. Это стало последней каплей, взрастившей горькие плоды. Нервный срыв. Попытка покончить с собой. Тяжкая пневмония. Долгие два месяца лечения. Несмотря на все это, плод удалось спасти, как и жизнь матери. Позже она благополучно произвела на свет четвертого ребенка. Мальчика. Однако, здоровье ее было изрядно подорвано. Следующие годы были сплошной звериной борьбой за выживание. Надо было поднимать детей, день и ночь заботиться о самом младшем. Мало-помалу ей казалось, что она справится, она сможет… Время шло, жизнь понемногу налаживалась. Если бы не молчаливая тревога за младшего сына…
Чем больше он подрастал, тем больше она утверждалась в мысли, что с ним что-то не так. Он не был похож на своих братьев и сестру. Казалось, он существовал глубоко внутри своего разума и никого не желал пускать в эти пределы. Жестокость, осознанная, просчитанная жестокость стала проявлением подрастающего детского сознания. Мать хорошо знала, что все дети бывают жестокими, но в случае ее сына было нечто иное… то, что она не могла выразить словами.
Два года.
Каждая ночь была для него мучительным испытанием. Спал ли он, бодрствовал ли, его призрачные преследователи неизменно являли себя ему. В такие минуты мир сужался до размеров его черепной коробки. Он был вынужден забиться в какую-нибудь темную нору и, стиснув руки, скрежеща зубами, повторять надломленным голосом одно и то же: «Почему? За что? Сколько же еще?»
Почему? Почему?
Этот вопрос сопровождал его целую жизнь с самого раннего детства. В этом слове, казалось, был весь он. Почему все происходит именно так? Этот ненасытный вопрос терзал его чистый детский разум. Но вопросы всегда оставались без ответа. Может быть, просто потому, что ответы были очевидны. Для всех, но не для него. И если его старшие братья и сестра вполне самостоятельно постигали премудрость книги под названием жизнь, то он никогда не был способен прочесть ее без посторонней помощи. Он нуждался в ней как никто другой, но помощи не было. В то время как окружающий мир оставался для него непостижимой загадкой, он сам являлся загадкой для окружающих его людей. В силу врожденных особенностей его развитие избрало особенный путь. Истоки были похоронены в далеком детстве.
Родной дом стал той отправной точкой, откуда началось его бегство. Большой двухэтажный дом, заполненный старинной тяжелой мебелью и тишиной. Единственными добровольными узниками его были дедушка и бабушка… и маленький Миша. У него были два старших брата и сестра, была мать. Дети росли без отца. Мать, всеми силами старавшаяся поднять четверых детей, трудилась на двух работах, а дома ее ждали старики, которым требовался уход, а также заботы по хозяйству. В саду. Да-да, у них был большой яблоневый сад, а рядом был пруд…
Старики достигли уже весьма почтенного возраста и часто болели. Они запомнились ему малоподвижными, неразговорчивыми манекенами. В какие-то моменты он даже не совсем воспринимал их за живых созданий. Уже тогда он задавался вопросом, что же приводит в жизнь эти безвольные дряблые тела. Они оживали для него только тогда, когда бабушка чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы немного поболтать с внуком, да и дед, бывало, размыкал свои бесцветные губы и вставлял слово-другое. Ему доставляло неподдельное удовольствие слушать бабушку, а ей — рассказывать истории хотя бы потому, что слушателей у нее было немного. Именно от бабушки он много чего узнал о кошках, которых так любила его мать…
Уже с самых ранних лет Миша стал ощущать, что мама стала для него такой же чужой, как и все остальные домашние. Повинуясь инстинкту, он всегда искал материнской защиты и, конечно же, получал ее, но взамен ему приходилось испить горечь слез разочарования. Никогда не забыть ему того взгляда, которым украдкой одаривала его мама и который, как она не старалась, скрыть было невозможно. Взгляд беспокойства, непонимания, недоумения, тревоги и какой-то гадливости. Он отталкивал, отпугивал. Безусловно, она любили его, испытывала жалость, но (и в этом она не смогла бы признаться сама себе) одновременно боялась и ненавидела…
Мать Миши нельзя было назвать счастливым человеком в полном смысле этого слова. Жизнь ее представляла собой непрерывную череду тревог, безденежья, волнений, унижения и полной самоотверженности. Во всем и везде ей приходилось пробиваться самостоятельно, не надеясь на чью-либо поддержку. Она мечтала о своем доме, о детях, о крепкой дружной семье. О любящем супруге. Но вопреки своим грезам она пустила в свою жизнь человека скользкого и ненадежного, преследовавшего лишь собственные цели. Она родила ему троих детей, но, как оказалось, радость отцовства было самое последнее, что ему было нужно от жизни. Воспитание малышей целиком легло на плечи молодой женщины и престарелых родителей ее супруга. Когда она забеременела в четвертый раз, муж бросил семью. Это стало последней каплей, взрастившей горькие плоды. Нервный срыв. Попытка покончить с собой. Тяжкая пневмония. Долгие два месяца лечения. Несмотря на все это, плод удалось спасти, как и жизнь матери. Позже она благополучно произвела на свет четвертого ребенка. Мальчика. Однако, здоровье ее было изрядно подорвано. Следующие годы были сплошной звериной борьбой за выживание. Надо было поднимать детей, день и ночь заботиться о самом младшем. Мало-помалу ей казалось, что она справится, она сможет… Время шло, жизнь понемногу налаживалась. Если бы не молчаливая тревога за младшего сына…
Чем больше он подрастал, тем больше она утверждалась в мысли, что с ним что-то не так. Он не был похож на своих братьев и сестру. Казалось, он существовал глубоко внутри своего разума и никого не желал пускать в эти пределы. Жестокость, осознанная, просчитанная жестокость стала проявлением подрастающего детского сознания. Мать хорошо знала, что все дети бывают жестокими, но в случае ее сына было нечто иное… то, что она не могла выразить словами.
Два года.
Страница
7 из 14
7 из 14
