Добавить в моё избранное
410 мин, 18 сек 19123
А, может быть, у Вас нет денег?
Конечно, это было непростительной грубостью — Гали понимала. Она крайне редко прибегала к таким приемам — только в тех безысходных случаях, когда ничто другое не действовало, а отступить — означало потерять существенную прибыль. Но это, кажется, был как раз такой случай. Вихрастый — странное дело — похоже, не рассердился, не пришел ни в бешенство, ни в смущение. Или почуял провокацию?
— Да нравятся мне твои танцовщицы, успокойся… Ну, принеси еще чаю — мне и себе…
Гали передернуло: она терпеть не могла фамильярности, особенно в присутствии подчиненных. Но она безропотно пошла готовить чай — в редких случаях приходилось делать это самой, чтоб после не возникало ненужных разговоров. Гость бодр, отказывается остаться на ночь — прекрасно… У нее имеется безотказное средство заставить его передумать — пара ложечек толченого корня «мертвой розы» — и у него уже не будет сил вскочить на своего коня. Риск — минимальный: сейчас главное — оставить денежного гостя ночевать, а уж утром можно приписать ему любые подвиги, к тому же ночлег, как известно, тоже стоит денег…
Средство, действительно, подействовало. Гость начал клевать носом даже раньше, чем она предполагала — видно, сказывалась еще и дорожная усталость. Теперь можно было снова начинать атаку — только осторожно и ненавязчиво, чтоб остальные гости ничего не заподозрили. Гали подошла к заветному столику и мягко проговорила:
— Мой дорогой, я вижу, Вы устали… Пойдемте, я провожу Вас в каюту…
Вихрастый тяжело поднялся и с трудом разлепил веки. Он раздумывал минуту — не больше. Гали взяла лампу со столика и вышла в темный, узкий коридор. Где-то внизу плескалась вода. Он шел за ней послушно, как ребенок. Но при входе в каюту случилась неприятность — Гали остановилась, чтоб отпереть дверь, вихрастый (уже наполовину спящий) тяжело налетел на нее сзади (корень «мертвой розы» — все-таки незаменимая вещь!)… Лампа ярко полыхнула — и погасла… Гали почувствовала, как крупные капли стекают из пораненной руки и падают на открытые туфельки. Она не видела в темноте лица гостя, только почувствовала, как в темноте он безошибочно нашел ее руку, мягко подул на нее. Сказал уверенно:
— Ерунда, заживет… Знаешь, сколько у меня было разных царапин — не сосчитать… Тебя ведь, кажется, Гали зовут?
Хозяйка «Светящихся ласточек» обессилено кивнула. Вихрастый и не думал выпускать порезанную руку.
Он принялся слизывать кровь с ее пальцев, урча, как довольный щенок. Гали почувствовала слабость и тошноту — точно это ей, а не гостю, только что подсыпали в чай толченый корень «мертвой розы». Но она находилась на работе — нельзя было дать внезапной хвори одолеть себя. Поэтому она осторожно отняла руку и просто сказала:
— Сейчас я принесу другой светильник… А Вы ложитесь — вот кровать… — она потерла лоб здоровой рукой и вкрадчиво спросила:
— Кого из девочек Вам прислать?
Вихрастый (что он, видит в темноте, что ли?) вдруг погладил ее бедро и негромко засмеялся.
— Зачем светильник? Не надо, Гали… Мне хорошо и так. Какие тугие у тебя бедра!
Гали осторожно отвела его руку и двинулась к двери: спать с мужчиной в ее возрасте! Этого еще не хватало!
И не успела сбежать: худые горячие руки разгадали ее маневр и принялись удерживать.
— Гали, куда ты? Постой… Ну постой же, тебе говорят… Иди ко мне, иди, не бойся, девочка…
Гали слабо отбивалась:
— Что Вы делаете, перестаньте… прекратите немедленно… какая я Вам девочка…
Она зажмурилась — действительно, как девочка во время первого падения — и отчего-то вспомнила: в юности, еще танцуя в Цунхуа, была тайно влюблена в чернявого, мускулистого «повелителя дурмана» — так в местечке называли торговцев опиумом. Как она тогда мучилась: ночи напролет до боли стискивала зубы, представляя себя в объятьях незнакомого красавца. Как тогда зажигательно танцевала рыжеволосая Гали! И вот теперь ее — уже старую, уставшую от танцев и мыслей — покачивал, точно младенца, на руках худой, незнакомый юноша… ну хорошо, пусть не юноша — но все равно мужчина, годящийся ей почти в сыновья. Гали стиснула зубы и почувствовала, как обветренная кожа его щеки щекочет ее губы.
Сил сопротивляться все равно не было. И она (право, неожиданно для себя!), что было силы, прильнула своей давно нецелованной грудью к раскаленному, худому, незнакомому телу…
Потом было еще много ночей в театре «Светящиеся ласточки» — но ту, самую первую, когда он, промокший, полусонный, взял чужую женщину, не ведающую о том, что он Властитель Поднебесной, Шихуанди видел главной ночью своей жизни. Он не считал их — этих ночей, как умирающий от жажды погонщик каравана не считает торопливых глотков из внезапно встреченного ручья. Едва начинало смеркаться, Шихуанди, задыхаясь от нетерпения, изо всех сил настегивая коня, подъезжал к тому месту, где река поворачивала на запад, — он был сладостен — этот речной изгиб, он напоминал собой изгиб восхитительных бедер.
Конечно, это было непростительной грубостью — Гали понимала. Она крайне редко прибегала к таким приемам — только в тех безысходных случаях, когда ничто другое не действовало, а отступить — означало потерять существенную прибыль. Но это, кажется, был как раз такой случай. Вихрастый — странное дело — похоже, не рассердился, не пришел ни в бешенство, ни в смущение. Или почуял провокацию?
— Да нравятся мне твои танцовщицы, успокойся… Ну, принеси еще чаю — мне и себе…
Гали передернуло: она терпеть не могла фамильярности, особенно в присутствии подчиненных. Но она безропотно пошла готовить чай — в редких случаях приходилось делать это самой, чтоб после не возникало ненужных разговоров. Гость бодр, отказывается остаться на ночь — прекрасно… У нее имеется безотказное средство заставить его передумать — пара ложечек толченого корня «мертвой розы» — и у него уже не будет сил вскочить на своего коня. Риск — минимальный: сейчас главное — оставить денежного гостя ночевать, а уж утром можно приписать ему любые подвиги, к тому же ночлег, как известно, тоже стоит денег…
Средство, действительно, подействовало. Гость начал клевать носом даже раньше, чем она предполагала — видно, сказывалась еще и дорожная усталость. Теперь можно было снова начинать атаку — только осторожно и ненавязчиво, чтоб остальные гости ничего не заподозрили. Гали подошла к заветному столику и мягко проговорила:
— Мой дорогой, я вижу, Вы устали… Пойдемте, я провожу Вас в каюту…
Вихрастый тяжело поднялся и с трудом разлепил веки. Он раздумывал минуту — не больше. Гали взяла лампу со столика и вышла в темный, узкий коридор. Где-то внизу плескалась вода. Он шел за ней послушно, как ребенок. Но при входе в каюту случилась неприятность — Гали остановилась, чтоб отпереть дверь, вихрастый (уже наполовину спящий) тяжело налетел на нее сзади (корень «мертвой розы» — все-таки незаменимая вещь!)… Лампа ярко полыхнула — и погасла… Гали почувствовала, как крупные капли стекают из пораненной руки и падают на открытые туфельки. Она не видела в темноте лица гостя, только почувствовала, как в темноте он безошибочно нашел ее руку, мягко подул на нее. Сказал уверенно:
— Ерунда, заживет… Знаешь, сколько у меня было разных царапин — не сосчитать… Тебя ведь, кажется, Гали зовут?
Хозяйка «Светящихся ласточек» обессилено кивнула. Вихрастый и не думал выпускать порезанную руку.
Он принялся слизывать кровь с ее пальцев, урча, как довольный щенок. Гали почувствовала слабость и тошноту — точно это ей, а не гостю, только что подсыпали в чай толченый корень «мертвой розы». Но она находилась на работе — нельзя было дать внезапной хвори одолеть себя. Поэтому она осторожно отняла руку и просто сказала:
— Сейчас я принесу другой светильник… А Вы ложитесь — вот кровать… — она потерла лоб здоровой рукой и вкрадчиво спросила:
— Кого из девочек Вам прислать?
Вихрастый (что он, видит в темноте, что ли?) вдруг погладил ее бедро и негромко засмеялся.
— Зачем светильник? Не надо, Гали… Мне хорошо и так. Какие тугие у тебя бедра!
Гали осторожно отвела его руку и двинулась к двери: спать с мужчиной в ее возрасте! Этого еще не хватало!
И не успела сбежать: худые горячие руки разгадали ее маневр и принялись удерживать.
— Гали, куда ты? Постой… Ну постой же, тебе говорят… Иди ко мне, иди, не бойся, девочка…
Гали слабо отбивалась:
— Что Вы делаете, перестаньте… прекратите немедленно… какая я Вам девочка…
Она зажмурилась — действительно, как девочка во время первого падения — и отчего-то вспомнила: в юности, еще танцуя в Цунхуа, была тайно влюблена в чернявого, мускулистого «повелителя дурмана» — так в местечке называли торговцев опиумом. Как она тогда мучилась: ночи напролет до боли стискивала зубы, представляя себя в объятьях незнакомого красавца. Как тогда зажигательно танцевала рыжеволосая Гали! И вот теперь ее — уже старую, уставшую от танцев и мыслей — покачивал, точно младенца, на руках худой, незнакомый юноша… ну хорошо, пусть не юноша — но все равно мужчина, годящийся ей почти в сыновья. Гали стиснула зубы и почувствовала, как обветренная кожа его щеки щекочет ее губы.
Сил сопротивляться все равно не было. И она (право, неожиданно для себя!), что было силы, прильнула своей давно нецелованной грудью к раскаленному, худому, незнакомому телу…
Потом было еще много ночей в театре «Светящиеся ласточки» — но ту, самую первую, когда он, промокший, полусонный, взял чужую женщину, не ведающую о том, что он Властитель Поднебесной, Шихуанди видел главной ночью своей жизни. Он не считал их — этих ночей, как умирающий от жажды погонщик каравана не считает торопливых глотков из внезапно встреченного ручья. Едва начинало смеркаться, Шихуанди, задыхаясь от нетерпения, изо всех сил настегивая коня, подъезжал к тому месту, где река поворачивала на запад, — он был сладостен — этот речной изгиб, он напоминал собой изгиб восхитительных бедер.
Страница
45 из 113
45 из 113
