Похороны зеркала

— Гали, мне, правда, надо идти. Это очень важно, пойми! Лян Амань, собака, сегодня меня узнает!

Гали шмыгнула носом — жалобно, по-ребячьи. Как это было не похоже на нее!

— Я хотела сказать тебе одну важную вещь, Повелитель… Но ты ведь уходишь…

Шихуанди мягко обнял ее за плечи.

Скажи, Гали… Скажи — и я уйду…

Гали обернулась и посмотрела в его виноватые глаза — как потерянная, как чужая.

— Я беременна.

Она нарочно не сводила глаз с лица Повелителя — сейчас начнет трусить, изворачиваться, как все мужчины. Шихуанди высоко поднял брови.

Он не был, казалось, нисколько удивлен — смотрел спокойно, улыбался уголками жестких губ. Накинул плед на ее плечи — мягко, бережно, точно укутывал котенка.

— Вот и прекрасно, девочка… — И добавил торжествующе:

-Теперь-то никто не запретит мне жениться на тебе.

Гали усмехнулась и погладила его волосы.

— Жениться на мне? Нет, дорогой мой, этого не будет…

Шихуанди нахмурился, продолжая держать ее за плечи:

— Но почему же, милая? Отказываешь мне? Императору?

— Да, Повелитель, да! Считай, что отказываю. Твоя мать была бы сейчас, вероятно, не многим старше меня, а то и моложе.

— Но ведь ты не моя мать!

Гали хмыкнула.

— Весомый довод — ничего не скажешь. Нет, мое солнце — и не будем об этом. Я просто так сказала тебе — без всяких корыстных мыслей… чтобы ты знал — я собираюсь родить этого ребенка.

Он посмотрел удивленно и наморщил мальчишеский, в ссадинах, лоб.

— Ну, разумеется, Гали. Как может быть иначе?

Гали засмеялась — еле слышно, облегченно: она-то очень хорошо знала, как бывает иначе. Когда она служила в Цунхуа, то много раз делала эту нехитрую процедуру — себе и другим. В портовых заведениях имеется, как известно, несколько распространенных способов, самый известный и простой из которых — многочасовая, бесперерывная работа (желательно, чтоб твоими клиентами были матросы, только-только сошедшие на берег после длительного плавания). Если же вдруг это не помогало, в дело шла настойка белладонны. Если плод и после этого не желал покидать тело красотки, столь необходимое ей самой — прибегали к последнему, вернейшему средству, а именно — извлечению настырного существа железными щипцами, правда, случалось, после этого умирала и сама любительница удовольствий, но что поделаешь? Шихуанди — мальчик, занятый пустяками — армией, спасением человечества от смерти — он даже и не предполагает, что все эти ужасы существуют в мире — в том самом мире, который он собирается спасти.

Дитя, Повелитель, Возлюбленный! Сейчас он ласково простится с нею, и, уже распахнув дверь, в последний раз поглядит на нее, точно пытаясь до боли, до смерти, сохранить в памяти ее лицо и волосы. Скажет «Ложись, не провожай», и на этот раз она послушается, ляжет, и станет слушать, как шумит в молодом, почти пятидесятилетнем теле темная, горячая кровь. И волны — тоже темные, неспокойные — будут шумно биться всю ночь под полом ее плавучего театра…

Маленький Лун выследил Кантонца. Случилось это неподалеку от палаток подразделения лучников — Император в последнее время часто приезжал сюда обсудить с начальством какие-то важные, и, должно быть, секретные вещи — по крайней мере, посторонние к этим разговорам не допускались, хотя обычно Шихуанди, запыленный и потный, как новобранец на учениях, соскакивал с коня и упражнялся в стрельбе вместе со своими «железностаевцами», время от времени пуская в ход крепкие солдатские ругательства. Лунчик, как это часто случалось с ним в последнее время, издалека наблюдал за прогуливающимся Шихуанди, надеясь приобрести такую же размашистую, военную походку. Император поговорил о чем-то с начальником части — густобровым, улыбчивым Инь Лу, затем с размаху ударил его по плечу — как много Маленький Лун отдал бы за такую ласку! — и оба прошли в палатку. Спустя полчаса, Шихуанди вышел один. Он молча кивнул слуге, запрещая следовать за собой, отошел на край пустыря, поближе к мишеням, и принялся как-то слишком пристально разглядывать их. Лунчик видел, что он напряженно думает о чем-то, оттопырив губу, — это означало, что сейчас Шихуанди пройдет краем пустыря и всю дорогу будет смуглыми, большими пальцами правой руки теребить левый рукав дорожного плаща.

Тогда Лун решил опередить его — пригибаясь к земле, побежал к пустырю и улегся прямо в заросли полыни: отсюда можно долго наблюдать за обожаемым Повелителем — и самому оставаться невидимым. Боясь упустить долгожданные минуты, Лунчик смотрел до того пристально, что скоро у него заболели глаза от напряжения — и поэтому-то было вдвойне странно, что он не видел того момента, когда к Императору приблизился незнакомый человек точно в таком же длинном, сером плаще, как у Шихуанди. Лунчик в изумлении протер глаза, несколько раз прикрыл их и затем снова открыл — это был испытанный детский способ избавляться от всяких страхов — но человек не исчез.