Долг

Гладко выбритый череп обильно покрылся горячей испариной. Бандана, повязанная над самыми глазами, и до этого была влажной, а теперь стала совсем мокрой. Сложенный платок должен был защищать глаза от пота, но после такой встречи с гадюкой бандану нужно было действительно выжимать — на столько она напиталась обильно испариной. Змея уползла! Смертельное представление откладывается!

Тем временем конные приблизились к нему на столько, что кроме топота копыт он услышал, как один из всадников рассказывает второму о своей жизни до катастрофы, щедро привирая о своем сногсшибательном успехе у баб. Судя по раздражённым репликам второго, эту душещипательную историю о том, как этого хвастуна носили на руках его многочисленные любовницы, он уже слышал много раз, и она ему надоела.

За проехавшими конными шла колонна рабов с торфоразработки. Топот разбитой обуви, тяжёлое дыхание, собачий лай, кашель, окрики конвоиров, стоны и обрывки голосов слились в некое подобие погребального марша унылой процессии. Первая смена возвращалась после каторжного труда. Надсмотрщики с собаками гнали их мыться и полоскать грязную одежду в лесном озере.

Они уже почти прошли мимо поворота в песчаный карьер, где был их лагерь. В распоряжении у прячущегося человека будут примерно сорок минут с того момента, как они скроются в лесу до того времени, когда они снова появятся на дороге, возвращаясь в лагерь после купания.

Третья смена пока ещё отсыпалась в бараках на дне заброшенного песчаного карьера, чтобы уже вечером отправиться на каторжную работу в, кишащую комарами и мошкой, болотину.

Со стороны дороги донёсся остервенелый крик:

— Какого хрена ты разлёгся?!

Гневный окрик сменился воплями избиваемого раба:

— Ой! Ай! Не надо! А-а-а!

Щуплый человек слегка приподнял голову. Всё равно из-за пыльного облака это вряд ли кто-нибудь заметит. Толпа грязных измотанных бедолаг все так же не останавливаясь волочилась по пыльной дороге в сторону леса. Щуплый выискивал глазами вопящую жертву.

Крупный мужчина лежал на обочине в побитой жухлой траве и вскрикивал от ударов. Его лупили резиновыми дубинками пара надзирателей. Хотя били они его как-то растерянно и даже лениво. Собственно говоря, они его даже не били, а просто бестолково тыкали дубинками. Кричал он больше от испуга. Надсмотрщики не старались.

Кроме резиновых палок, у одного за поясом был заткнут старенький обрез двуствольного ружья, а у второго за спиной болталась древняя и раздолбанная «мосинка» с самодельным прикладом, обмотанным кусками чёрной и синей изоленты.

К ним подбежал третий надсмотрщик с автоматом. По сравнению с двумя первыми, он выглядел настоящим франтом: ладные берцы вместо растоптанных «кризачей», натовский камуфляж вместо застиранной и выгоревшей армейской «флоры», и ладная казацкая нагайка вместо милицейской резиновой палки. К тому же, в отличие от автоматчика, парочка надсмотрщиков в армейском камуфляже была такой же грязной, как и рабы, которых они конвоировали.

Автоматчик разразился трехэтажным забористым матом, смысл которого можно было свести к двум словам: «Почему остановились?».

— Я говорил, что у меня артроз. Я идти не могу. Мне больно и тяжело, — начал было оправдываться ноющим голосом, лежащий на земле человек.

Он был действительно крупный. Обвисшая складками кожа на лице говорила о том, что он очень сильно похудел за последнее время, но, тем не менее, высокий рост, широкие плечи и крупная бочкообразная грудная клетка раба делали его чуть ли не гигантом на фоне окружавшей его троицы.

Автоматчик ловким ударом ребра ладони выбил из-под ствола шомпол.

— Больной ты у нас? Я тебя сейчас лечить буду. Разом все хвори, как рукой снимет! — глумливо заявил тот.

— Поднимайся. Нельзя лежать, — взволнованным голосом сказал упавшему один из надзирателей.

Человек с больными коленями уже пытался подняться земли, морщась и шипя от боли. Оба вертухая с дубинками начали было ему помогать, но встать он всё равно не успел.

Автоматчик изо всей силы и с оттяжкой стал бить его шомполом. Пытающийся подняться, раб громко и отчаянно закричал на одной ноте. Но потом крик резко оборвался, хотя сознание он не потерял — его руки все также пытались закрыт тело от жестоких ударов. Похоже, что у человека перехватило дыхание от боли. Он рухнул на дорогу и начал извиваться, вздрагивая всем телом, под ударами стального прута. Блестящий металлический шомпол обрушивался сверху с шипением и свистом, а вверх поднимался уже вместе с кровавыми брызгами, клочками одежды и ошмётками плоти. На грязной ткани изношенных лохмотьев раба проступали кровавые полосы. Тёмная ткань не выдерживала хлёстких ударов и лопалась, оголяя покрытую рассечениями и ссадинами, кожу. Раны обильно кровоточили.

Частые удары копыт рысящей лошади ознаменовали появление одного из двух всадников, замыкавших колонну рабов.