И настанет день третий

— Что, больно? — робко поинтересовался Сурен.

— Нет, приятно, — промычал я.

— На вот, приложи, а то кровь все еще течет, — Сурен протянул полосатые тряпки, которые когда-то именовались моей тельняшкой.

— Вот, блин, сестра милосердия! Лучше киркой своей дурацкой поменьше бы размахивал. А то…

Я вдруг забыл, что такого хотел пообещать своему непутевому другу. Я вообще забыл все на свете. Слух, зрение, обаяние вмиг оставили меня. Мозг щелкнул каким-то неведомым переключателем и вырубил их дабы сосредоточиться лишь на осязании. Я осязал… осязал самыми кончиками пальцев. Правая рука, на которую я оперся, угодила в узкую, но глубокую трещину. Трещина эта ровная, с гладкими стертыми краями, тянулась точно вдоль стены. Я все дальше и дальше вел по ней пальцами, а она все убегала и убегала вперед, словно нарочно дразня мое любопытство.

Какая там боль! Я сразу позабыл о боли. Стал на четвереньки и, пошатываясь как контуженная ящерица, пополз, шаря впереди себя рукой. Есть такая детская игрушка — «Скалекстрик» называется. Машинки ездят по пластиковому автодрому, вдоль которого проложена металлическая борозда. Миниатюрные «Мерседесы» и «Феррари» цепляются за нее своими электрическими контактами и поэтому нигде и никогда не могут свернуть. Для них эта бесконечная закольцованная канавка и есть жизнь. Вот так и для меня. В целом мире не осталось ничего более важного, чем эта трещина в полсантиметра шириной.

— Э, Леха, ты чего? — Сурен вместе с Чен Фу обалдело глядели как я обползаю периметр пещеры.

— Сейчас-сейчас, еще чуток! — я шептал, то ли подбадривая самого себя, то ли отвечая на вопрос друга. — Вот так, хорошая, иди сюда, родимая.

Моим товарищам наверняка показалось, что я помешался. Ну, что ж, они были не столь далеки от истины. Мой мозг действительно функционировал в каком-то запредельном аномальном режиме. Он бурно работал, что-то там высчитывал и вспоминал, только вот результатами своей деятельности решительно не хотел делиться. И я полз вперед, как безмозглая, неуправляемая машинка «Скалекстрика».

Но вот, наконец, и финиш. Я вернулся туда, откуда начал. Круг замкнулся. Господи, как замечательно, что он замкнулся! Я со вздохом облегчения оперся о стену. Теперь-то я знал…

— Леха, может, объяснишь, что означают эти тараканьи бега в твоем исполнении?

Сурен присел возле меня на корточки. Чен Фу тут же вырос у него за спиной. Вместе они смотрелись как слепленный из грязного снега снеговик.

— Сейчас, — пообещал я. — Только вот соображу с чего начать.

— С главного, — подсказал Чен. — Всегда надо говорить только о главном. Все остальное умные люди поймут и сами.

— Ага! — я согласно кивнул. — Короче, я знаю, как подается команда на выемку золота, а, стало быть, и на открытие двери.

— Точно знаешь? — засомневался Сурен.

— Голову даю на отсечение.

— Чен, ну-ка, возьми его ледоруб, — Сурен показал на лежащее в дальнем углу оружие. — Если соврет, тут мы его и порешим.

— Рассказывайте, — китайский ракетостроитель не обратил внимания на шутку армянского подводника.

— Пол в кладовой, он как чаша весов. Видели когда-нибудь, как взвешивают грузовики с зерном? Вот и здесь тот же принцип. Под весом груза, в данном случае золота, пол проседает и где-то там за стеной стрелочка показывает, что уже все… пора разгружаться. Вот тогда то за дело и берутся приходящие. — Сделав это заключение, я позволил себе немного пофантазировать. — Хотя, думаю, никаких приходящих не существует вовсе. Скорее всего, золото забирают такие же рабы, как и мы. Только пашут они в девятом круге.

— Не думаю, что это грешники вроде нас, — Чен Фу с нескрываемой опаской покосился на дальнюю стену. — Как-то раз у меня вышел один случай… — Тут он замялся.

— Выкладывай! Что ты мнешься как девица. Времени и так нет.

О времени это я вовремя подумал. С начала нашей милой беседы миновал уже примерно час или даже более.

— Вы ведь знаете, — начал китаец, — золота на моем участке совсем мало, поэтому кладовая наполняется очень и очень долго. А один раз мне не везло особенно. В Ганса словно бес вселился. И свое, и мое греб, все ему, сволочи такой, мало было. Так вот возвращаюсь я к своей пещере несолоно хлебавши, а дверь закрыта. Видано ли дело, кладовая пуста, а дверь на запоре? Я еще руку с ручки не убрал, а внутри что-то как заревет, как завоет, и в дверь биться начало. Я отскочил метров аж на десять. Потом все стихло. Вернулся я, осторожно открыл дверь. Внутри никого. Только тухлыми яйцами, то есть сероводородом воняет, и вот отметины эти… словно когтями проскребли. — С этими словами Чен Фу показал на три ровные глубокие борозды, пропахавшие внутреннюю поверхность двери. — Сейчас то они ржавые и не такие заметные, а вот тогда аж сверкали только что разодранным чистым металлом.