И настанет день третий

— Да, приятель, умеешь ты страшилки рассказывать, — я поежился от пробежавшего по спине холодка.

— Ну как, вы все еще хотите бежать через девятый круг? — китаец попеременно глазел то на меня, то на Сурена.

— По крайней мере, девятый уровень вот он, рукой подать, а на седьмой следует еще взобраться. — Я пристально глянул в узкие глаза Чена. — Ну, а ты как? С нами или остаешься?

Китайский инженер подумал пару секунд, поскреб свое лысоватое поджаренное темечко и, растягивая слова, произнес:

— Честно говоря, я уже давно должен был закончить свое убогое существование в желудке у Ганса или кого-нибудь другого из моих «дорогих» соседей. Ума не приложу, как это мне удалось продержаться несколько лет. — Сообразив, что произносит слишком длинное вступление, Чен спохватился. — Это я к тому, что останусь ли я здесь, пойду ли с вами, риск один и тот же. Раз так, то лучше идти с вами. По крайней мере, напоследок хоть узнаю что-нибудь новенькое, да и вам помогу, чем смогу.

Вот дьявол узкоглазый, хорошо сказал! Мелькнуло у меня в голове. Если они все такие, то я снимаю шляпу перед великим Китаем.

— Решено, идем втроем. — Я протянул руки своим товарищам. — А ну, быстренько поставьте командира на ноги.

Приняв вертикальное положение, я указал на ледоруб.

— Чен, не сочти за труд, подай, пожалуйста.

Пока китаец ходил за моим универсальным орудием труда и войны, я начал прилаживать на глаз пластиковую пластинку.

— Куда это ты собрался? — Сурен внимательно следил за приготовлениями.

— Погляжу, что там у соседей. Без золота дверь в девятый круг не откроется. А для того, чтобы наполнить эту пещеру, нам втроем придется без отдыха пахать несколько дней.

— Алексей Кириллович, посмотрите у Ганса, — китаец подал мне острый инструмент. — У этого фашиста всегда было больше всех.

— Посмотреть у Ганса? Это хорошая идея, — я уже в который раз похвалил китайца. — Только вот где его дверь?

— Через три от моей, — Чен Фу принялся перечислять. — Сначала идет дверь Рамиреса, потом Лютера, потом какого-то лохматого мужика, который уже и на человека не похож, и не говорит совсем. И только затем дверь Ганса.

— Вспомни, может знак на ней, какой, есть? — решил я подстраховаться для верности.

— Не знаю, — честно сознался китаец. — Я туда и близко не подходил. Мне это ни к чему вовсе, да и риск немалый. Кто его знает, что могло втемяшиться в садистские мозги этого мясника.

— Ладно, разберемся, — я выдернул кирку из-под дверной ручки. — Запритесь пока. Я скоро. Смотрите, откликайтесь только на мой голос. — Сделав последнее распоряжение, я приоткрыл дверь и юркнул за порог.

Первый шаг оказался шагом в настоящее море яркого ослепительного света. Еще бы, после призрачного радиоактивного марева внутри каменной норы это действительно казалось морем света. Только вот свет этот не был ласковый и теплый как лучи дневного солнца, скорее он напоминал едкий кислотный туман, плотно напитавший весь воздух. Казалось, что чем дольше будешь смотреть на него, чем больше вдыхать, тем скорее тебя разъест. Размякнешь, расплавишься, растаешь в этой желтой жиже и уже никогда не будешь самим собой, потому, что ты станешь им — прекрасным, вечным и всемогущим золотом.

Э, стоп, Кирилыч! Ты это чего? О чем думаешь, дурак?! Я в испуге плотно залепил ладонью свой единственный глаз. Неужели пластик подкачал, не держит, падлюка?! Почему? Он что, посветлел что ли, или стал более прозрачным? А может эта дрянь накапливается? По чуть-чуть, по крупинке, по взгляду, по проблеску… так и затянет, и заворожит. Нет, не может быть. Скорее дело в самом свечении? Свечение! Вот! Ну, конечно! Сейчас время прилива, и там, впереди, не более чем в километре с небес низвергается раскаленный огненно-желтый водопад.

Раз так, тогда хреново. Тогда надо действовать очень и очень быстро. Прикрываясь ладонью, словно в яркий солнечный полдень, я припустил вдоль стены. Сперва в поле зрения нарисовалось несколько человеческих фигур, но они поспешно ретировались, когда я нарочито показушно поиграл в руке ледорубом Ганса. Видать, известная среди местной публики вещица. И нынешний владелец ее непременно сильный противник, сильнее предыдущего. Иначе как он ухитрился обзавестись этой острой штуковиной?

А вот и первая дверь. Я даже не потрудился поднять голову, чтобы подмигнуть старине Рамиресу. Вторая дверь. Здесь обитает какой-то Лютер. Может тот самый Мартин Лютер Кинг, борец за права негритянского населения всего мира? Хотя вряд ли. Такому человеку место на небесах. Третья дверь. На ржавой поверхности выцарапана короткая фраза: «E pur si muove!» Похоже на латынь. Хрен его знает, что сие значит, не силен я в языках. Зато о характере грешника кое что сказать могу. Буквы время от времени процарапывают снова и снова, чтобы не заросли ржавчиной. Значит это, что человек твердый и упорный.