Добавить в моё избранное
373 мин, 33 сек 5501
Это был даже не азарт и не страх, просто какой-то багровый дурман застилающий глаза. «Пять лет… Пять лет без нормального сна и отдыха… Господи, как же я долго ждал!» — отчего-то ему хотелось плакать… Так бывает, когда человек много лет отбывший на каторге наконец встречает долгожданную Свободу.
Из густого, бело-молочного Тумана выполз человек…
Билл не узнал его. В этой странной фигуре вообще было мало человеческого. Какие-то рваные полоски грубой грязной ткани, в которых далеко не сразу можно признать ту самую, столько раз снившуюся жилетку. Белые волосы… Даже не седые, у любой седины всегда остается сероватый или благородно-серебряный оттенок. Эти волосы были белы как первый снег. Все тело Шатерхенда было одним большим растянутым по всей коже кровоподтеком, множество свежих шрамов, обнажающих мясо и ни одной целой кости. Его фигура была исковеркана, вывернута наизнанку так, словно Бенджамин Ресуректор был пережеван самим Дьяволом. Голова существа, некогда бывшего грозой Западных торговых путей была неестественно плотно прижата к плечам и постоянно дергалась, хотя лицо и было опущено вниз. Он подползал к Тинсу, загребая пыльную землю только правым локтем. Левой руки у него не было, а ноги же были вовсе искрошены в неприятного вида месиво, и напоминали скорее пару плоских волочащихся по камням водорослей. В руке измученный человек крепко сжимал губную гармошку.
Билл сглотнул и взвел курок. Это был Шатерхенд, сомнений не было. Он все подползал ближе и ближе, двигаясь очень медленно, как улитка или слизняк. «Точно… Это слизняк… Не воспринимай ЭТО как человека, он лишь полное дерьма противное насекомое… Правда приятно видеть его ТАКИМ?» — Уильяму была чужда жалость. И сейчас Билл полностью разделял мнение брата. Жаль только, что мучить и пытать человека, перенесшего ТАКОЕ, просто невозможно. Но и быстрой легкой смерти, он Ресуректору не подарит. Вдруг слизняк оторвал от земли лицо…
Видавший многое на Войне и в Кошмарах Твинс невольно отступил на несколько шагов назад. Правая половина лица Шатерхенда была просто мертва. Выбитый вывалившийся глаз болтался на тоненькой, упругой жиле. Вокруг пустой глазницы спеклась тоненькая застывшая корка коросты Мертвенная бледность, мраморного оттенка и выступившие из-под тонкой кожи синие сосуды на лбу. Абсолютное отсутствие даже намека на движение… Другая половина была густо залита кровью. С нее была содрана кожа и придорожная пыль забивалась в щели между мускулами. Под глазом виднелась белая полоса кристаллизировавшейся соли от слез Но самое жуткое было то, что эта часть лица была ЖИВОЙ. Она шевелилась, и на ней в одну секунду сменялась тысяча настроений, а сверкающий зеленый глаз лихорадочно и затравлено озирался по сторонам. Даже ненадолго проскакивающие в веренице гримас улыбки выглядели ужасающе. Непонятно, как Бенжамин еще продолжал жить, но он с истинно насекомьим упорством продолжал ползти вперед.
Когда Билл случайно попался его бездумно блуждающему по окружающему пространству взгляду, на чудовищном лице отразилось сразу множество совершенно разных, противоречащих друг другу выражений. Удивление… Узнавание… Страх… Отчаяние… Грусть… Боль… Радость… И наконец все это сменилось совершенно неуместным здесь и сейчас каким-то поистине блаженным Счастьем. Такое счастье можно увидеть только на лицах совсем еще маленьких детей или олигофренов, оно было слишком чистым и концентрированным для взрослого адекватного человека… Но Шатерхенд был СЧАСТЛИВ, увидев свою Смерть, воплотившуюся в напряженно сжимающего кольт Твинса.
Биииил… — хрипло протянул он. Откуда-то из глубины его груди доносился сиплый свист и клокочущее бульканье, словно его легкие были набитым гноем решетом. — Каааак я рад тебя видеть, старина… Старина Били Твинс — шевелилась только левая половина его истерзанных губ. Козлиная бородка, предмет нескрываемой гордости Шатерхенда отчего-то сохранила свой густо черный цвет, но сейчас напоминала измочаленный клок пакли набитый мусором. — Господи, ты не оставил меня… Ты услышал мои молитвы, Господи! Я приму быструю смерть… Сколько раз я просил Палача о ней… Сколько раз… и теперь все будет быстро и легко. Удар пробьет череп и я растворюсь… уйду… Приди ты на два часа позже и я бы наплевал, на то, что самоубийство грех и запихнул бы себе свою гармошку поглубже в глотку или разбил бы голову об одну из стен… Билл, как же я счастлив, что ты успел… Я уйду Чистым…
Тебе никогда не очиститься, мразь! — эти злые слова с трудом давались Твинсу, настолько его поразил вид Ресуректора. «И ради этого полудохлого куска мяса я столько странствовал? Ради этой твари я потерял пять СВОИХ лет? Он сам молит меня о Смерти… Разве этого я хотел?» — Билл был в растерянности. Его напряжение сменилось недоуменной растерянностью. А Шатерхенд тем временем уже добрался до середины площади. И он говорил… Постоянно говорил, заполняя гулкую тишину своим всхлипывающим бормотанием.
Из густого, бело-молочного Тумана выполз человек…
Билл не узнал его. В этой странной фигуре вообще было мало человеческого. Какие-то рваные полоски грубой грязной ткани, в которых далеко не сразу можно признать ту самую, столько раз снившуюся жилетку. Белые волосы… Даже не седые, у любой седины всегда остается сероватый или благородно-серебряный оттенок. Эти волосы были белы как первый снег. Все тело Шатерхенда было одним большим растянутым по всей коже кровоподтеком, множество свежих шрамов, обнажающих мясо и ни одной целой кости. Его фигура была исковеркана, вывернута наизнанку так, словно Бенджамин Ресуректор был пережеван самим Дьяволом. Голова существа, некогда бывшего грозой Западных торговых путей была неестественно плотно прижата к плечам и постоянно дергалась, хотя лицо и было опущено вниз. Он подползал к Тинсу, загребая пыльную землю только правым локтем. Левой руки у него не было, а ноги же были вовсе искрошены в неприятного вида месиво, и напоминали скорее пару плоских волочащихся по камням водорослей. В руке измученный человек крепко сжимал губную гармошку.
Билл сглотнул и взвел курок. Это был Шатерхенд, сомнений не было. Он все подползал ближе и ближе, двигаясь очень медленно, как улитка или слизняк. «Точно… Это слизняк… Не воспринимай ЭТО как человека, он лишь полное дерьма противное насекомое… Правда приятно видеть его ТАКИМ?» — Уильяму была чужда жалость. И сейчас Билл полностью разделял мнение брата. Жаль только, что мучить и пытать человека, перенесшего ТАКОЕ, просто невозможно. Но и быстрой легкой смерти, он Ресуректору не подарит. Вдруг слизняк оторвал от земли лицо…
Видавший многое на Войне и в Кошмарах Твинс невольно отступил на несколько шагов назад. Правая половина лица Шатерхенда была просто мертва. Выбитый вывалившийся глаз болтался на тоненькой, упругой жиле. Вокруг пустой глазницы спеклась тоненькая застывшая корка коросты Мертвенная бледность, мраморного оттенка и выступившие из-под тонкой кожи синие сосуды на лбу. Абсолютное отсутствие даже намека на движение… Другая половина была густо залита кровью. С нее была содрана кожа и придорожная пыль забивалась в щели между мускулами. Под глазом виднелась белая полоса кристаллизировавшейся соли от слез Но самое жуткое было то, что эта часть лица была ЖИВОЙ. Она шевелилась, и на ней в одну секунду сменялась тысяча настроений, а сверкающий зеленый глаз лихорадочно и затравлено озирался по сторонам. Даже ненадолго проскакивающие в веренице гримас улыбки выглядели ужасающе. Непонятно, как Бенжамин еще продолжал жить, но он с истинно насекомьим упорством продолжал ползти вперед.
Когда Билл случайно попался его бездумно блуждающему по окружающему пространству взгляду, на чудовищном лице отразилось сразу множество совершенно разных, противоречащих друг другу выражений. Удивление… Узнавание… Страх… Отчаяние… Грусть… Боль… Радость… И наконец все это сменилось совершенно неуместным здесь и сейчас каким-то поистине блаженным Счастьем. Такое счастье можно увидеть только на лицах совсем еще маленьких детей или олигофренов, оно было слишком чистым и концентрированным для взрослого адекватного человека… Но Шатерхенд был СЧАСТЛИВ, увидев свою Смерть, воплотившуюся в напряженно сжимающего кольт Твинса.
Биииил… — хрипло протянул он. Откуда-то из глубины его груди доносился сиплый свист и клокочущее бульканье, словно его легкие были набитым гноем решетом. — Каааак я рад тебя видеть, старина… Старина Били Твинс — шевелилась только левая половина его истерзанных губ. Козлиная бородка, предмет нескрываемой гордости Шатерхенда отчего-то сохранила свой густо черный цвет, но сейчас напоминала измочаленный клок пакли набитый мусором. — Господи, ты не оставил меня… Ты услышал мои молитвы, Господи! Я приму быструю смерть… Сколько раз я просил Палача о ней… Сколько раз… и теперь все будет быстро и легко. Удар пробьет череп и я растворюсь… уйду… Приди ты на два часа позже и я бы наплевал, на то, что самоубийство грех и запихнул бы себе свою гармошку поглубже в глотку или разбил бы голову об одну из стен… Билл, как же я счастлив, что ты успел… Я уйду Чистым…
Тебе никогда не очиститься, мразь! — эти злые слова с трудом давались Твинсу, настолько его поразил вид Ресуректора. «И ради этого полудохлого куска мяса я столько странствовал? Ради этой твари я потерял пять СВОИХ лет? Он сам молит меня о Смерти… Разве этого я хотел?» — Билл был в растерянности. Его напряжение сменилось недоуменной растерянностью. А Шатерхенд тем временем уже добрался до середины площади. И он говорил… Постоянно говорил, заполняя гулкую тишину своим всхлипывающим бормотанием.
Страница
52 из 99
52 из 99
